Клыч Кулиев - Чёрный караван

— Не трудитесь… Мы этот ваш приказ читали, товарищ капитан.

Я сердито оборвал старика:

— Не капитан, а полковник… И не товарищ, а господин полковник.

— Господин полковник? — Старик ехидно прищурил глазки. — Мы всех господ давно уже выбросили на свалку. Теперь у нас нет господ. Все мы равноправные товарищи. Не так ли, товарищ Дружкин?

Дружкин сердито кашлянул, но промолчал. Старик с той же насмешкой в голосе продолжал:

— Может, сука издохла, а щенята остались? Если так, скажите прямо… Заново начнем привыкать — гнуть спину и кланяться.

В толпе послышался смешок. Дружкин не удержался, крикнул:

— Прекратите болтовню!..

Язвительно улыбаясь, старик ответил:

— Нет, господин министр. Тьфу, уже черт попутал… Товарищ министр… товарищ Дружкин… Я вот чего боюсь: если мы станем называть вас «господами», вы примете нас за своих холуев. Снова начнется прежнее. Все наши усилия пропадут даром. Давайте лучше останемся товарищами.

Смех в толпе перерастал в хохот. Старик обернулся ко мне:

— Господин полковник! Вы только что сказали насчет помощи Закаспийскому правительству. Где же это правительство? Ей-богу, мы даже и не подозревали, что существует какое-то правительство. Если оно действительно есть, покажите его нам. Много на душе накопилось. Вот уже второй месяц нам не платят жалованья. Наши семьи голодают. Не можем мы дальше так терпеть! Если у нас в самом деле есть правительство, пусть оно поможет нам. Пусть поддержит нас!

— А что, если вместо поддержки оно еще даст тебе по затылку?

Из толпы выделился второй старик. По-видимому, армянин: на голове у него была каракулевая шапка конусом, морщинистое лицо утонуло в курчавой бороде. Он был такого высокого роста, что первый старик показался возле него ребенком. Армянин, дымя своей трубкой, повторил вопрос:

— Я тебя спрашиваю, Андрей… Что, если вместо поддержки оно еще даст тебе по затылку?

Маленький старик, хитро прищурясь, посмотрел на Дружкина и ответил:

— Тогда я попрошу их поддержать мне другое место.

Типография буквально взорвалась от хохота. Снова поднялся неистовый шум. Дружкин побагровел от злости. Я понял, что он сейчас сорвется, и по-английски шепнул ему: «Не придавайте значения».

Старый армянин, как бы извиняясь, сказал:

— Господин полковник! Извините… Мы люди простые, не умеем скрывать свои чувства, ко всяким нежностям не приучены. Выкладываем все, что у нас на уме. Уж простите…

Я понимал, что любая резкость только повредит мне.

Поэтому, стараясь сохранить спокойствие, обратился к армянину:

— Что же вы хотите сказать?

Движением руки армянин успокоил толпу и неторопливо заговорил:

— Господин полковник! Андрей Васильевич — известный шутник. Он и пошутил. Мы, конечно, знаем, что правительство существует. Знаем и старых его руководителей, и новых. Только одного не можем понять: чье оно, это правительство?

— Народное правительство! — выкрикнул Дружкин сердито. — Правительство всего парода!

— Погоди, погоди, товарищ министр. — Армянин не сдавался. — Наш Айрапетян тоже парод?

— Народ!

— Другие толстосумы — тоже народ?

— Тоже!

— Тогда такое правительство нам ни к чему! — Толпа снова загудела. Армянин поднял руку, успокаивая, и продолжал: — Поэтому вы вернули заводы Айрапетяну? Он снова будет щелкать орехи, а мы — подбирать скорлупу? Так, что ли?

Кто-то громко выкрикнул:

— Предатели!

Толпа заволновалась.

Я чувствовал — моя выдержка и хладнокровие готовы мне изменить. Еще минута — и можно сорваться, выйти из себя, накричать. Лучше всего было поскорее покинуть двор типографии. Я поднял руку, чтобы сказать последнее слово, как вдруг вперед вышел, прихрамывая, какой-то человек с длинными рыжеватыми усами и остановил меня:

— Минуточку, господин полковник!

Комендант шепнул мне на ухо:

— Горюнов… главарь бунтовщиков!

Горюнов постучал об пол своей палкой и поднял на меня большие голубые глаза:

— Вы, господин полковник, напрасно вмешиваетесь в наш спор. Есть такая поговорка: «Где нет третьего, двое помирятся». Если вы перестанете вмешиваться, мы быстро поймем друг друга. Но если вы будете продолжать вмешательство… Тогда начнется большая драка. Это — первое. Во-вторых, вы только что сказали: «Судьба большевиков решена… Советская власть вырвана с корнем». А мы слышали, что большевики заняли Оренбург. Из Москвы в Туркестан идут составы с помощью. В Ташкент, говорят, прибудет сам Ленин. Да, да… Так говорят… Не знаю, правда это или неправда!

Кто-то звонко выкрикнул:

— Правда!

Толпа бурно зааплодировала.

Горюнов вынул из кармана какую-то бумажку и обратился к Дружкину:

— Товарищ министр… Извините, я называю вас «товарищем». Потому что мы единомышленники, действительно состоим в одной партии. Поэтому у меня моральное право называть вас товарищем.

Дружкин, не сдержавшись, накинулся на хромого:

— Ты оставь свое красноречие… Скажи, чего ты хочешь!

— Хорошо, скажу. — Горюнов, хромая, подошел к Дружкину вплотную и, глядя в упор в его горящие ненавистью глаза, продолжал: — Сегодня в два часа в клубе железнодорожников состоится собрание. Мы тоже туда пойдем. Просим вас: от имени правительства ответьте на эти наши требования!

Горюнов протянул бумагу Дружкину. Тот, не взяв бумагу, отвернулся и пробормотал:

— Собрания не будет!

— Почему?

— Об этом только что сказал господин полковник. С сегодняшнего дня собрания и митинги запрещаются!

— Кто запрещает?

Я вмешался в спор:

— Мы запрещаем! Сейчас же приступайте к работе! Даю вам полчаса. Если за это время вы не вернетесь на рабочие места, мы закроем типографию!

Толпа взорвалась, как бочка с порохом.

Я повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел.

Мы предвидели, что возле клуба железнодорожников начнется большое волнение. Тем не менее решили не отступать от своего намерения и, если понадобится, строго покарать бунтовщиков. В половине второго я тоже направился к вокзалу. Наши солдаты уже оцепили клуб. На соседних перекрестках стояли джигиты Ораз-сердара, милиционеры. На площади перед вокзалом толпились рабочие.

Комендант сообщил мне, что Зимин с Дружкиным ожидают меня в здании клуба. Я прошел к ним. На Зимине буквально лица не было. Он находился в крайней стадии растерянности. Заговорил дрожащим голосом:

— Вот увидите, начнутся беспорядки. Разве можно что-нибудь объяснить этим дикарям!

Противно было видеть Зимина в таком состоянии. Глава правительства. Войска в твоем распоряжении. Все карательные органы тебе подвластны. А ты дрожишь! Нет, нельзя было спокойно глядеть на него. Все же я заговорил шутливым тоном, стараясь не показать своего отношения к нему: