Евгений Аллард - Призраки прошлого

— Ладно, теперь начнём репетицию в павильоне, — сказал Верхоланцев, наконец. — Игорь Евгеньевич, ты будешь подыгрывать или как? — поинтересовался он.

Мельгунов спрятал зеркальце, сделав вид, что задумался и снисходительно ответил:

— Ну ладно, давайте сразу на камеру репетировать. Чего время терять? У меня ещё дела есть, — важно добавил он.

Дела у него, сволочь, а у остальных не дела, а так, погулять вышли. Верхоланцев подёргал себя за усы, видимо, пытаясь остановить поток матерных ругательств, непроизвольно рвавшихся наружу, и хмуро бросил:

— Хорошо, переодевайтесь, и начнём сразу на камеру. Кирилл, как у тебя?

Кирилл сморщил лоб, подошёл ближе и пробормотал:

— Дмитрий Сергеевич, свет — говно.

— Да знаю я, — взорвался Верхоланцев. — Как получится, так получится. Плевать.

Я шёл по коридору от мамы Гали с нарастающим чувством дискомфорта, то ли из-за того, что придётся вновь работать вместе с Мельгуновым, то ли по какой-то другой причине. Я пытался уцепиться за мысль, но она ускользала, как маленькая паутинка в глазу. Лёгкий порыв ветра пробежал по руке, мелькнул знакомый силуэт, я ускорил шаг, свернул за угол. Никого. Я вошёл в студию, увидев суетящихся техников и раздражённого, взлохмаченного Кирилла, который обходил камеры, бормоча себе под нос. Я плюхнулся на диван, открыл сценарий, ещё раз прокручивая в голове сцену. Вошла Милана, одетая в ярко-алое, обтягивающее платье, ободряюще улыбнулась мне.

— Ну что же, давайте начинать, — скомандовал Верхоланцев, оглядывая гостиную. — Олег, приготовься. Револьвер тебе дали?

Я кивнул, распахнув пиджак, продемонстрировал кобуру. Верхоланцев вздохнул и сделал отмашку рукой. Я уселся на диван перед столиком, бездумно листая книгу. Дверь распахнулась, влетел Мельгунов. Увидев меня, он скривился и манерно продекламировал:

— Франко, как ты посмел явиться сюда?!

Я медленно подошёл к камину, повертел в руках безделушки, выставленные на полке.

— Винченто, не ты меня пригласил, а дон Марчиано.

— Я знаю, зачем ты пришёл. Испортить нам настроение своим присутствием. Ты по-прежнему пытаешься вернуть Изабеллу, но ты никогда её не получишь! И знаешь почему?

Я бросил на него снисходительный взгляд. Мельгунов очень сильно переигрывал, произносил слова в соответствие с ролью, но эмоции вкладывал личные, откровенно выказывал неприязнь, даже ненависть ко мне, хотел унизить, отомстить за уязвлённое самолюбие.

— И почему? — спросил я, с комфортом устроившись на диване, положив ногу на ногу.

— Изабелла ушла ко мне, не потому что разлюбила тебя! Потому что я — величайший пианист в мире, а ты — ничтожество, преступник, который остаётся на свободе, благодаря лишь высоким покровителям.

Мельгунов откровенно любовался собой, а выглядел удивительно комично, в оплывшем лице торчали, будто в сдобном тесте, глаза, круглые и плоские, как пуговицы, лишённые жизненного блеска. Вошла Милана, остановилась, изучая нас.

— Винченто, строишь из себя звезду, а сам нищий, как церковная крыса. Женщине нужны драгоценности, красивые платья, меха, дорогие машины. А что ты можешь дать, кроме своего тщеславия? — произнёс я с насмешкой, отметив с удовольствием, как вытянулось лицо Мельгунова. Видно, он пропускал чужие реплики, упиваясь собственной значимостью.

— Мне нужны твои побрякушки, Франко, — холодно подала голос Милана. — Я говорила это много раз. Я люблю Винченто и никогда к тебе не вернусь!

Я вскочил с дивана, подошёл к ней.

— Белла, никто не будет тебя любить так, как я. А этот выскочка думает только о себе. Ты ему не нужна.

— Он будет любить тебя, Белла, будет верен тебе, — кривляясь, произнёс Мельгунов. — Не прикоснётся больше ни к одной женщине. Только Белла не знает, как ты поиздевался над девушкой, которую взял вместе со мной в заложники, когда недавно грабил банк. Ну-ка припомни, Франко, что ты с ней сделал? Привязал к дереву, а потом?

— Лжёшь, мерзавец! — прорычал я, к лицу прилила кровь, поднялась ярость в груди, будто на самом деле Мельгунов открыл Милане правду о моих похождениях.

— Ах, это неправда? — издевался Мельгунов. — А почему ты злишься? Я выдал твою сокровенную тайну? Может, стоит ещё кое-что припомнить? Все, что я узнал о тебе?

Я выхватил кольт из воронёной стали, взвёл курок, со щелчком повернулся барабан. Нажал на спусковой крючок, но что-то мешало, я пытался преодолеть упорство изогнутой металлической пластинки. Милана быстро заслонила Мельгунова своим телом, как следовало по сценарию. Прогремел выстрел, из ствола вырвалось облачко порохового заряда, и в ту же секунду раздался вскрик Миланы.

Верхоланцев, белый, как мел, с широко открытыми глазами, пытался что-то сказать, открывал рот, закрывал, но не издавал ни звука, как рыба, выброшенная из воды. На подкосившихся ногах я доплёлся до дивана, плюхнулся. Откинув барабан револьвера, высыпал на руку патроны.

— Где Дятлов! Где он, твою мать! — у главрежа, наконец, прорезался голос. — Быстро сюда! Убью, сволочь! Мерзавец! — орал он.

Я сидел, опустив плечи, сжимая в кулаке патроны. Словно на крупном плане я видел глаза Мельгунова, обычно мёртвые и тусклые, они вдруг нетерпеливо вспыхнули, когда я вытащил револьвер. В самую последнюю секунду проскользнул знакомый, мерцающий силуэт, мою руку отвела невидимая сила, и я промахнулся. Я услышал крик Миланы, мелодичный звон расколовшейся вазочки на камине. На длинной, белой перчатке Миланы на уровне плеча осталась пороховая пыль, начало расплываться алое пятно. Мельгунов подскочив на месте, зашёлся в истерике:

— Он хотел меня убить!

И ринулся из павильона в коридор, увлекая за собой охранников. Милану окружили со всех сторон, загалдели, шумели. В павильон вбежал худенький, рыжеватый юноша, почти мальчик, в синем комбинезоне и остановился на пороге, трясясь от страха. Верхоланцев, подпрыгнув на месте, заорал:

— Арсен, где Дятлов, твою мать! Кто заряжал револьвер?! Убью мерзавца, задушу своими руками!

Арсен побледнел, покраснел, затрясся мелкой дрожью, на подгибающихся ногах, мелкими шажками подошёл к разъярённому главрежу.

— Ну что ты молчишь, урод! Кто заряжал револьвер?! — кричал Верхоланцев.

— Это … я… я заряжал, — ответил упавшим голосом парень.

Верхоланцев прожёг его гневным взглядом и прорычал:

— Зачем ты, идиот, зарядил боевые патроны?! Кто тебе сказал это сделать?! Кто? Там вообще не должно было быть патронов! Никаких!

— Я не заряжал боевыми … — забормотал жалобно Арсен. — Я холостые поставил. Из коробочки взял. Мне Антон Николаевич показал.

Верхоланцев откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Казалось, он растерял все силы на вопли. Я подошёл к парню и сказал: