Клыч Кулиев - Суровые дни (книга первая)

Особенно неприятно поразило Шаллы-ахуна благополучное возвращение Махтумкули. Не веря, что поэту удастся так легко вырваться из рук кизылбашей, ахун радостно молил аллаха, чтобы он так же покарал всех остальных бунтарей. Но обманул аллах ожидания своего слуги, не покарал строптивого Махтумкули, живым и невредимым увел его из вражеского плена. Хотя Шаллы-ахун был очень удручен этим, он, конечно же, сразу послал свою жену выразить поэту радость ахуна по поводу благополучного возвращения. После выздоровления собирался зайти сам — Шаллы-ахун умел придерживать свои чувства до поры, до времени.

Увидев, что тюйнук совсем побледнел и из серого начал становиться голубоватым, ахун сел на постели, снял с головы платок и надел лежащую рядом чалму. Завозилась в темноте жена, почесалась, зевнула, пожаловалась:

— Сон плохой видела… Дай бог, чтобы пронесло несчастье. Тьфу! Тьфу! Тьфу!

— Просыпайся побыстрее да воду согрей! — посоветовал Шаллы-ахун, накинул на плечи полосатый халат, сунул ноги в ковуши и вышел. Трескуче кашляя и отхаркиваясь, он завернул за кибитку и стал обходить скотину. На мордах обеих лошадей уже висели торбы. Батрак Чары — младший брат Караджи — задавал корм коровам. Некоторое время ахун постоял, наблюдая за батраком, потом молча повернулся и пошел к дому. Он взял из рук жены кумган с теплой водой для омовения и направился к оврагу.

Ясное утро, свежий воздух подействовали на ахуна умиротворяюще, и он не заметил, как довольно далеко отошел от села. Остановившись неподалеку от мазара [84] Мазар — гробница святого в виде глинобитной часовни. Кандым-шиха [85] Ших — священнослужитель, обычно при мазаре. , Шаллы-ахун поставил кумган на землю и стал развязывать шнур штанов. В этот момент в кустах гребен-чука кто-то завозился и засопел. Ахун обмер и, вытянув по-гусиному шею, повел головой в сторону звука. Под старым кустом лежал на земле ничком и трясся совершенно голый человек.

— Эстагпурылла! [86] Эстагпурылла — (астагфурулла) — выражение крайнего ужаса, мольба о спасении. — забормотал ахун и попятился. — Эстагпурылла!..

Забыв о кумгане и придерживая штаны, он торопливо выбрался из оврага, но не удержался и глянул назад. Голый человек уже стоял на ногах, подпрыгивал и что-то глухо мычал. Лица у него не было, вместо лица белело что-то круглое с двумя горящими, как у шайтана, глазами.

Ахуну хотелось бежать сломя голову, но, как в кошмарном сне, он не мог сдвинуться с места. Подвывая от страха, он все-таки кое-как добрался до своей кибитки.

— Вах, отец детей моих! — всплеснула руками жена. — Что с тобой? Боже мой! Ты весь белый, как соль…

Ахун с трудом перевел дыхание, опершись на дверную притолоку.

— Ничего не случилось… Хотел размяться немного… до мазара Кандым-шиха дошел… А там голова закружилась… сердце схватило… чуть не упал…

— Говорила тебе, что плохой сон видела, так ты разве послушаешь! О боже, помоги нам, отведи лихо от порога!.. И после болезни еще толком не оправился — разве можно так далеко ходить!.. Где кумган-то оставил?

— Там, кажется, и оставил…

— О господи!.. Ну, иди-ка, ложись, а я пошлю Чары за кумганом… Чары! Ай, Чары!.. Где ты пропал, чтоб тебя земля проглотила!..

Испуганный Чары выскочил откуда-то из-за кибитки.

— Я здесь, тетушка!

— Сходи к мазару Кандым-шиха — там ахун-ага кумган позабыл, принеси, пока его не стащил кто-либо!

— Я мигом, тетушка!

Чары уже много лет батрачил у Шаллы-ахуна. Он был человеком невезучим и робким и очень боялся своих хозяев. Получив приказание, он вприпрыжку помчался к оврагу, оправдывая свое, данное аульчанами, прозвище «Келев» [87] Келев — букв, «с ветром в голове», трус и недотепа. .

Добежав до оврага, Чары остановился, высматривая забытый ахуном кумган, но вместо кумгана увидел мычащего голого человека. Волосы у Чары встали дыбом, он дико завизжал и, петляя, как заяц, помчался к аулу.

— Вай, помогите! — вопил он. — Кандым-ших воскрес!.. Вай, братья, на помощь!..

Люди, жившие последнее время в постоянном напряжении, схватили первое, что попалось под руки, и выбежали на крик отражать нападение кизылбашей. В один миг весь аул поднялся на ноги. Однако врага не было видно, только по аулу метался весь встрепанный и перепуганный Чары и орал, будто к горлу его приставили нож. Кто-то из наиболее проворных схватил его за шиворот.

— Что стряслось, Келев? Чего вопишь, как ишак?

Заикаясь и дрожа, Чары указал в сторону оврага.

— Ка-ка-ка-ндым-ших поднялся из м-м-могилы! Клянусь аллахом, пусть меня кладбище покарает, если вру!.. Не верите, сами идите и посмотрите!

Некоторые засмеялись, кое-кто снисходительно пожал плечами, несколько человек нахмурились — не время было для глупых шуток.

Один из парней схватил Чары за руку.

— А ну, дурак, веди, показывай, где твой ших!

Толпа повалила следом за ними, подшучивая над Чары.

Однако чем ближе подходили к оврагу, тем реже раздавались шутки. Люди постепенно настораживались, видя, что Келев испуган не на шутку. У самого оврага тот же парень сказал:

— Где Кандым-ших? Лезь, ищи! — И толкнул Чары вниз.

С отчаянным визгом, повторяя: «Вай, братья, не надо!»— Чары на четвереньках полез вверх. И тут кто-то из глазастых ребят закричал радостно и испуганно:

— Вон Кандым-ших!.. Голый сидит!.. Прячется!

Караджа действительно, увидев приближающуюся толпу аульчан и проклиная глупость брата, попытался спрятаться за кустом гребенчука, насколько позволяла веревка. Поэтому его и не заметили в первую минуту. У него уже стала появляться надежда, что удастся отсидеться Здесь, как один из подростков запустил в овраг камень. За первым последовал второй, пятый и скоро целый град камней обрушился на заросли гребенчука. Несколько ударов Караджа снес молча, только вздрагивал. Однако когда один увесистый голыш сухо чмокнул по локтю, а второй вскользь, но так, что в глазах потемнело, царапнул по макушке, Караджа не вытерпел, глухо завыл от боли и обиды и рванулся на толпу. Толпа, роняя камни и палки, кинулась врассыпную.

К оврагу подбежал запыхавшийся Мяти-пальван. Его моментально окружили, наперебой рассказывая об удивительном явлении — воскресении Кандым-шиха: теперь уже многие не сомневались, что Чары-Келев прав.

— Ших? — с сомнением покачал головой седой богатырь и, отдышавшись, направился к оврагу. Люди начали снова поднимать с земли камни — всем было до невозможности любопытно, что сделает с отчаянным Мяти-пальваном, который ни бога, ни черта не боится, воскресший ших.

Между тем Мяти-пальван спустился в овраг и уже взбирался на противоположный склон: так было быстрее, нежели обходить овраг кругом. Добравшись до Караджи, который лежал, уткнувшись лицом в землю и хрипло дыша, Мяти-пальван с опаской потрогал его за плечо.