Ульмас Умарбеков - Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно)

Гюльчехра растерялась. Неужели она ревнует… к человеку, которого нет в живых? Или, может быть, отец чем-нибудь обидел? Или родственники? Надо ее как-то поддержать. Бедная Зумрад-апа!

— Мать у меня была красивая, — сказала девушка, — однако сама она этого не замечала. И я тоже не замечала. Для нас она была просто мамой. И вы, Зумрад-апа… Вы для меня и для Алишера просто мама.

— Спасибо…

Слезы показались на глазах Зумрад-апа.

— Вас кто-нибудь обидел?

— Нет, — ответила Зумрад-апа, снова протягивая ей пиалу с чаем. — Бери. Нет. Меня никто не обижал.

— Не надо, не расстраивайтесь…

— Я ничего… Только бы вы были счастливы, здоровы.

Гюльчехра не знала, чем еще ее утешить, поднялась с места.

— К обеду придешь? — спросила Зумрад-апа, когда девушка спустилась во двор, — Я приготовлю вкусную кисленькую шурпу. Приходи.

— Обязательно! Вы не печальтесь, ладно?

Зумрад-апа улыбнулась сквозь слезы, кивнула.

У ворот девушка поняла, что послужило причиной слез мачехи. Дувал подпирала темная мраморная плита. На плите была выбита надпись: «Саодат Саидова». И годы жизни и смерти.

Мать прожила всего тридцать семь лет! Комок подступил к горлу девушки.

— Мама! Мамочка! — еле слышно вырвалось у нее. Гюльчехра зажала рот ладонью. Зачем причинять боль бедной женщине, оставшейся в доме? Она закрыла ворота за собой.

Если бы мать была жива! Гюльчехра упала бы перед ней, заплакала, и мать помогла бы ей, разделила бы ее горе.

Ноги сами привели девушку к почте. Там стоял у окошечка старик и пересчитывал деньги. Гюльчехре пришлось подождать, когда он закончит. Старик считал не торопясь, поплевывая на пальцы. Наконец он наклонился к окошку и спросил:

— Нигяра, это все?

— Все, ата, — раздался голос Нигяры, девушки лет шестнадцати, работающей на почте.

— Спасибо, дочь моя.

Старик направился к выходу.

— Скажите спасибо своему сыну, ата! — крикнула вслед Нигяра.

— Сын меня не забывает. Спасибо ему, спасибо и тебе.

Еще что-то пробормотав, старик вышел из комнаты, не заметив Гюльчехру.

— Заходите, апа! — сказала Нигяра, приподнимаясь с места. — Вы насчет письма?

Гюльчехра кивнула.

— Нет, апа. Вам ничего нет. Не волнуйтесь, — принялась утешать ее Нигяра. — Должно быть, все в порядке, вот и не пишут.

Гюльчехра была вынуждена облокотиться о стойку.

— Если вы очень беспокоитесь, — добавила Нигяра, — то можете дать телеграмму.

— Верно! — Гюльчехра выпрямилась. — Дайте мне, пожалуйста, бланк.

Она села за стол. Если сегодня дать ему телеграмму, завтра уже может прийти ответ. Почему она раньше этого не сделала? Наверное, он не получил последнего письма. Конечно, не получил. Письмо затерялось в дороге. Разве нет таких случаев? Или попало по чужому адресу. Кто знает? Все решит телеграмма. Все станет известно завтра.

Гюльчехра торопливо написала адрес Абдуллы и вдруг отложила ручку. Почему же до сих пор он получал все ее письма? Ведь не было никакой путаницы. Нет, письма не пропадают. Значит, он просто молчит… Не хочет отвечать…

Значит, бросил… Девушка закрыла глаза… «Что это, о чем это я подумала? Как я могла такое подумать… Письмо придет, придет не сегодня, так завтра. Оно не может не прийти».

Гюльчехра смяла в руке бланк с адресом и подалась к выходу.

— Вы что, апа, не будете посылать телеграмму? — спросила Нигяра.

Гюльчехра остановилась:

— Нет… Я еще подожду…

Она вышла на улицу. Письмо придет. Должно прийти…

Однако письмо не пришло и на следующий день.

И тогда прямо с почты девушка отправилась куда глаза глядят. Вышла в поле. Мыслей у нее никаких не было.

Возле хауза она услышала звук мотора и подняла голову. Ей навстречу ехал газик. За рулем сидел Нормат-ака. Раис увидел Гюльчехру и остановил машину.

— Куда путь держишь?

— Я просто так… гуляю, — голос ее задрожал.

Раис открыл дверцу, выбрался из машины.

— Все ли у тебя в порядке? Что-то вид у тебя такой… Ты не больна?

Девушка не выдержала, заплакала. Нормат-ака положил ей руку на плечо и сказал:

— Я понимаю, почему ты плачешь. Не надо. Твоя покойная мать была очень хорошим человеком, но смерть никого не щадит. Завтра мы приведем в порядок ее могилу. Ты, наверно, увидела надгробную плиту, что мы заказали…

Гюльчехра ничего не ответила.

— Или Зумрад-апа тебя обижает? — задал раис новый вопрос.

— Нет, — выдавила из себя девушка. — Зумрад-апа очень хорошая…

— Вот видишь! — обрадовался раис. — Ганишер не приведет в дом плохого человека. Ну, успокойся, не к лицу тебе плакать. Ты ведь у нас архитектор, начальник, а плачешь как ребенок. А ну-ка посмотри на меня!

Гюльчехра вытерла слезы, перестала всхлипывать.

— Ну вот так-то лучше. Садись, подвезу до кишлака.

Девушка покачала головой:

— Спасибо, я пойду пешком.

— Ну ладно, как хочешь…

Раис сел в машину и уехал… А Гюльчехра, глядя себе под ноги, тихо пошла вдоль канала.

Вечером Алишер принес ей с почты телеграмму. Ректор вызывал Гюльчехру в Ташкент.

Никто в институте не знал, что творится в глубине души у этого способного, трудолюбивого студента. Дипломную работу он защитил на «отлично». Его похвалил заведующий кафедрой профессор Марков.

Поговаривали, что ему будет предложено остаться в аспирантуре.

По-прежнему Абдулла так и не мог ни на что решиться. Но все же временами он еще пытался рассуждать логически. Если он женится на Гюльчехре, то в Ташкенте им будет делать нечего. Он ничего не достигнет в Ташкенте, потому что Турсунали-ака не даст ему там хода. Что перед ним Абдулла? Соринка! Академик дунет — и Абдулла полетит в сторону. Они будут жить в Ленинграде, конечно, если его оставят в аспирантуре. Здесь он защитит и кандидатскую диссертацию.

Но что скажут на это его родители? Ведь они ждут его в Ташкенте, ждут не дождутся. И согласится ли Гюльчехра поехать в Ленинград? Хотя работа там для нее отыщется, архитекторы везде нужны…

Удивительно, чем больше думал Абдулла о Гюльчехре, тем больше нравилась ему Саяра. Ведь она была рядом, веселая, милая, озорная…

В тот вечер ему стало совсем невмоготу. За окном шумел дождь. Абдулла взял плащ и спустился вниз. Сначала он направился в сторону Мойки, а потом неизвестно как очутился на Литейном проспекте. Людей было много, почти все шли под зонтиками. Каких только зонтов не было — большие, маленькие, белые, красные, желтые, черные… Абдулла остановился, вытер мокрое лицо платком. И, задрав голову, посмотрел наверх, в черное небо. Когда только кончится этот дождь…

— Что, Аду, звезды считаешь? — спросил кто-то рядом.

Перед ним стоял его однокурсник Виктор в длинном плаще с капюшоном. Виктор был старше Абдуллы года на четыре, пришел в институт из армии.