Хамид Исмайлов - Железная дорога

А потом этот божий раб и вовсе достал из штанов какую-то богопротивную бумажонку — такими кафиры подтираются после нужды, — и протянул её Обиду-кори: «Вот, мол, ночь не спал, документ подготовил, хочу, дескать, с вами посоветоваться. Вы — человек, видится, образованный и знающий жизнь, должны, мол, по достоинству оценить и по необходимости одобрить. Это, говорит, список правительства, который я подготовил этой ночью».

Ё Олло! Ярим-пошшо ещё, говорят, вещи в Ташкенте не успел упаковать, а этот уже… Вот, говорит, муфтий Аль-Мисакиддин Сарымсак-оглу — он будет главой правительства.

— Простите, а сколько ему лет?

— 87. А что?

— Да-а, зрелый человек…

— Что вы, что вы, и не думайте! С ног до головы — полон ума! А потом, говорит, на что же мы? Поможем, говорит. Вот, министр по делам коренного населения, он как раз выступает на трибуне…

— Этот урус что ли, прости меня бог?!

— Какой же это урус, бог с вами, — говорит, — он просто учился в Петербурге…

— К нему надо прикрепить хорошего переводчика, дабы его понимали местные!

— Да? Вы думаете? Вы находите? — опешил этот горемыка-партиец и, забирая свой список, поставил огромный вопросительный знак напротив имени министра коренных дел.

— Ну вот, министр по делам дехкан и вакфов — ваш покорный слуга.

— Простите, мне кажется в вашем списке нет министра по делам табибов и докторов, не так ли? — вмешался в разговор сосед из заднего ряда.

— Нет, был, я помню… — пытался найти в документе пропущенное председатель дехкан и крестьян. — А что? — отчаялся он отыскать.

— Да нет, просто у меня дядя — табиб. Лечит всех взглядом… Хотел предложить…

— Он член партии?

Пока задний сосед думал, как бы объяснить этот существенный недостаток, председатель партии наклонился к Обид-кори:

— Слушайте, а вы не хотели бы быть назначенным нашим уполномоченным по Ушскому уезду? Или нет, лучше министром просвещения и медресе? У меня как раз это место вакантно…

О Аллах! О Аллах! Каких шайтанов Ты ставишь на нашем пути! — думал Обид-кори, сбегая в перерыве с этого краевого съезда. Дай же Сам силу избежать этих шёпотов Шайтана и бесовских подвохов! Не оставь же нас перед ними одних!

По приезде в Моокат Обид-кори впервые в жизни заболел. Но Ойимча выходила его мёдом и травами, и вскоре он опять зажил размеренной привычной жизнью, готовясь ко входу в очередную зиму своего немалого возраста.

Но к осени повсюду по Моокату объявились листовки на всех языках края с призывом избрать на чрезвычайный краевой мусульманский съезд своих лучших людей, в том числе и персонально Обида-кори Мирзараим-бий оглы, как просвещённую интернациональную спайку двух братских народов, населяющих волость, дабы строить новое государство Ислама!

Обид-кори не знал — радоваться или же горевать, но как бы то ни было, листовкопослушные сарты избрали своих делегатов, киргизы — своих, и Кори остался помимо тех и тех, и когда через неделю обе делегации поехали мимо его ворот — половина на арбах, половина на конях, Обид-кори возблагодарил Аллаха за неискушённую гордыню и засел за богословские письма Имама Раббани.

Однако на позаследующий вечер, когда, отпустив детей по домам и свершив свою закатную молитву, Кори засел за очередной том писем богослова, по железному кольцу внешних ворот кто-то застучал кованой рукояткой камчи.

— Хой Обид-кори, Обид-кори! Есть кто дома живой?

Так могли ломиться лишь невоспитанные и безродные служивые Скобелева или Горчакова, а потому на сердце Кори тревожно защемило. Он вышел и приотворил ворота. Не спешиваясь, с коня на него глядел человек без племени и рода, в солдатской ушанке. Вот тебе и «без родовых и племенных различий» — подумал почему-то Обид-кори, но всё же первым делом поздоровался.

Не отвечая на его приветствие, конный спросил:

— Абид-карыман дынг? [37] — Так говорите, вы Обид-кори?!

— Да, милостью божей, — ответил он покорно. — Чем могу служить? Впрочем, пожалуйте к нам во двор…

— Вахтым жок! Ушка барай. Сиза повуска дынг. Манг! Унав минан ойнашманг! [38] — Нет времени. Надо в Уш. Вот вам повестка. Держите! С этим не шутите!

Лишь только взял в руки Обид-кори этот сложенный вчетверо листок, опечатанный сургучом, как гонец взнуздал своего коня и, не прощаясь, запылил вечерней дорогой по своим служилым делам.

Дрожащими руками, с непонятным чувством, испытываемым впервые, Обид-кори развернул при свете лампы этот листок, отослав к заплакавшему ребёнку встревоженную Ойимчу, и, просыпая сургуч на белоснежные колени, прочёл, что ему, как делегату от персонального списка, надлежит немедленно явиться в Хокандскую Соборную мечеть! Бумага была подписана непонятным словом: «Член Оргкома», и что представлял из себя этот член Оргкома, Обид-кори так и не понял, но от сердца всё же немного отлегло.

Правда, всю ночь после этого Обиду-кори не спалось — то ли оттого, что всю ночь малыш почти беспрестанно хныкал и ныл, то ли малыш эту ночь хныкал и ныл оттого, что Обид-кори проворочался всю ночь с боку на бок и тяжко в промежутках вздыхал. А под утро, в каком-то тяжелом полубреду он увидел сон, испугавшись которого проснулся окончательно. А сон был о том, что на землю вдруг стала падать полная и круглая луна и вот она уже стукнулась где-то о землю как шар, и земля задрожала, а перепуганный Обид-кори пал ничком, творя молитву, и следом вдруг увидел впереди эту ослепительную луну, лежащую где-то за горизонтом на земле, и вперемешку с испугом он стал соображать — куда же могла упасть луна — куда её решили опустить — в казахские ли степи или туркменские пески? Огромный накатывающийся шар света и разбудил его — и впрямь — надкусанная луна смотрела сквозь решётку окна, и Обид-кори, каясь в непознанных грехах, поторопился омыться и свершить свою предрассветную молитву, прося Аллаха истолковать этот сон во благо…

Вместе с солнцем он оседлал коня, и, оставив Ойимче денег на несколько дней, завёз к ним одного из своих учеников — подростка по имени Шобута, дабы тот помогал по хозяйству и присматривал за домом. И только затем, вслед вставшему солнцу он двинулся в дальний далёкий Хоканд.

С закатом солнца он въехал в Хоканд и тут же направил замыленного коня в ту самую мечеть, при которой в свое время отец купил ему сорок худжр. Суфий той мечети, узнав своего бывшего хозяина, припал к его стремени, но Обид-кори попросил его заняться конём, а сам, спешившись, направился широкими шагами к пристройке имама — теперешнего настоятеля, обученного некогда грамоте им самим.

За пиалкой чая взволнованный ученик рассказал ему о последних событиях в городе, о том, что все взбудоражены предстоящим — шутка сказать — кончается власть урусов — пора брать её в свои руки, восстановить государство Ислама… На этом Обид-кори благословил дастархан и, попрощавшись до вечера с имамом, направился пешком в городскую соборную мечеть.