Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)

И так во всем. Что ни шаг, то дисгармония намерений и результатов. Дисгармония, отравляющая сознание, рождающая горечь от недостижимости целей, усталое разочарование роковым круговоротом вражды и мести. Изображая это брожение и борение чувств, П. Кадыров опирается на стихи и мемуары самого Бабура.

Кадыров руководствуется в своем анализе принципами историзма. Принципами, побуждающими к объективности и предостерегающими от упрощений. Слава Бабура отдает горечью, за величественным ореолом — муки осажденного Самарканда, смертоносные клинки нукеров, слезы вдов и сирот покоренной Индии. То, что соперники превосходили его в жестокости, то, что они были одержимы ненавистью к просвещению и несли труженикам, может быть, еще более тяжкие страдания, — лишь слабое утешение. И гибель Бабура от яда, подсыпанного индийским поваром, — это возмездие завоевателю. Перед лицом вечности победил не шах, а поэт. Победила его проникновенная лирика, его мужественная мемуарная исповедь, его устремленная в будущее мечта о содружестве культур, о преодолении религиозных распрей.

Эпическое повествование Кадырова не дает однозначных ответов, оно приобщает нас к сложности и драматизму истины, к человеческой жизни, ознаменованной и озарениями, и гибельными страстями, к противоречиям эпохи, сформировавшим характер.

Тема истории и тема современности — два крыла творчества писателя. Творчества, которое поддерживает нынешний авторитет узбекской прозы и еще многое обещает завтра.

Л. Теракопян

Шел 899 год хиджры…

По-летнему знойное небо Ферганы клубилось густыми тучами, весь день нагнетало духоту в долину, а к вечеру разродилось яростным ливнем. Кувасай, текущий меж красноземных холмов, быстро стал многоводен и багров. Словно кровью вспенился поток.

Под ветвями одной из плакучих ив, что росли на берегу, укрылись от сторонних взоров парень и девушка.

— Верь мне, Робия, — взволнованно шептал юноша, — верь, пока я жив, никакая беда тебе не страшна.

— Да сохранит тебя всевышний, Тахир… Только… Тысячи и тысячи врагов напали на нашу землю. Можно ли их остановить?.. Кто их остановит?.. Вон, посмотри, опять беженцы… Сколько их, несчастных!..

Тахир оторвал взгляд от девушки.

Вдоль противоположного берега Кувасая простирались болота, заросшие густыми камышами; через реку дугой возносился, едва белея сейчас сквозь сетку иссякающего дождя, длинный деревянный мост. Муравьиной цепочкой тянулись по мосту люди, лошади, овцы, маячили высоко груженные арбы.

Полчища врагов под водительством самаркандского властелина напали на Маргилан, и эти измученные люди бежали от бедствий войны, бежали через Куву в Андижан, спасая свой скарб от грабежа, своих дочерей и жен от насилий.

— Нам тоже суждено бежать!.. — Робия тяжело вздохнула. Добавила: — Сундук с моим приданым матушка спрятала в амбаре… А обо мне не беспокойся. Нынче вечером Махмуд увезет меня в андижанскую крепость.

Тахир представил себе андижанскую крепость. Ну, привезет туда свою сестру Махмуд, а что дальше? Тамошние своевольные и всесильные беки разве менее опасны для красивой дочери гончара?

— Нет! — Тахир повысил голос. — Если думаешь обо мне, не уезжай…

У Тахира на поясе, обхватившем мокрую домотканую полосатую рубаху, висел кинжал. Юноша все смотрел и смотрел на девушку, в ее глаза, обычно своенравные, а нынче полные страха и тревоги.

— И мне не хочется уезжать. Но что же делать? Здесь ведь опасно!..

Выбежав из дому на встречу с Тахиром, девушка наскоро накинула поверх головы отцовский черный шерстяной чекмень. Пропитанный дождевой влагой, он стал теперь тяжелым и громоздким. Робия скинула его на плечи; верхняя петля воротника на платье расстегнулась — и Тахир невольно потянулся взглядом к белому треугольничку, глянувшему в прорезь. Зеленая безрукавка плотно облегала гибкую, тонкую талию семнадцатилетней Робии, ее тугие груди.

Тахир рос рядом с Робией, их семьи издавна соседствовали, но вот только сейчас юноша впервые по-настоящему почувствовал, как нежна и красива Робия, его Робия, и как, должно быть, жадны до эдаких нежных красавиц чужеземные беки и наемники.

Весной родители устроили помолвку Тахира и Робии — даже тогда она не казалась ему столь красивой! Вот пройдет, рамазан — и состоится их свадьба. Они верили, что скоро будут вместе, и жили в спокойном и безмятежном состоянии, которое дается предвкушением счастья. Обернулось иначе: тревожный ветер войны застучал в ворота Кувы.

Тахир внезапно привлек девушку к себе. Чекмень упал наземь, и юноша почувствовал, как дрожит Робия — всем телом, каждой клеточкой.

— Ты же не была такой боязливой, Робия, — стараясь унять собственное волнение, сказал Тахир. — Что случилось с тобой?

— Я видела плохой сон, Тахирджан! О всевышний, отведи от нас беду!

— Плохой сон?.. Обо мне? Ну-ка, расскажи.

— Даже язык не поворачивается.

— Чего только не снится человеку… Расскажи!.. Пусть будет, что будет!..

— Черный бык поднял тебя на острые, будто кинжал, рога… Нет! Нет! — девушка вся сжалась, — Мурашки бегут, как вспомню!

Тахир верил снам, и недоброе предчувствие передалось ему. Он отпустил Робию.

— Говори толком, прошу… Поднял, значит, на рога… и кровь тоже видела?

— Да, да… Кровь била струей!

Тахир вздохнул с облегчением.

— Коли так, то не страшно. Кровь снится к добру. Отец всегда так говорит.

— Дай бог, чтобы так и было! Тахир, я… Если ты не поедешь в Андижан… я тоже не поеду. Если что случится, пусть уж здесь… вместе…

Капли дождя просеивались ветками ивы. Дождинки порою падали на длинные ресницы девушки. Тахиру казалось, что это Робия плачет.

— Не беспокойся обо мне, Робия. Я простой дехканин. Взойдет солнце, очистится небо, и я выйду в поле с парой быков. Буду убирать хлеб. Кому я нужен? Кому я враг? Какое мне дело до врагов… Я… я вспомнил: у тебя же в андижанской крепости есть родная тетка. Уезжай к ней! Уезжай!

— Так в Андижане и у тебя есть родственник!.. Может, вместе поедем?

Тахир задумался.

В самом деле, в Андижане живет дядя, Фазлиддин. Зодчий во дворце. Его знают и в Куве: вот этот деревянный мост через реку построен по его плану. Ну, а когда изукрашенная узорами и голубыми изразцами андижанская диванхона [1] Диванхона — здесь: приемная правителя. созданная муллой Фазлидди-ном, понравилась властителю, Умаршейху, тогда дядя стал ого каким знаменитым! Умаршейх пожаловал ему в дар скаковую лошадь и целый кошелек золота, о том Тахир доподлинно слышал, как и о том, что живет дядя не в крепости, а за городом, — в довольстве и в уединении.