Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)

Бабур повернул коня навстречу приближавшимся всадникам. Отпустил поводья, и скакун полетел как птица. Беки поскакали вслед, с холма на холм, с холма на холм. На одном из них Бабур остановился.

Ахмад Танбал ехал впереди отряда, закованный в доспехи. Блестел на солнце щит, прикрывая его грудь и левое плечо. В шею Ахмада попала стрела, раненое место он перевязал куском зеленой материи. Лицо его осунулось, скулы еще резче обозначились. За пятьдесят шагов до Бабура Ахмад Танбал спешился. Подошел к мирзе, пал на колени, поцеловал перед ним землю:

— Повелитель, наших врагов — чаграков — мы примерно наказали за неуплату налога. Мы отобрали шестнадцать тысяч голов овец и две с половиной тысячи лошадей!

— Поход прошел благополучно?

— Эти чертовы пастухи, повелитель, не захотели выполнить высокий указ, подняли бунт. Они убили троих, ранили десятерых наших воинов… Но мы отомстили врагам сторицей!

Ахмад Танбал подал знак дюжему воину в переднем ряду отряда. Тот взял в руки мешок, перекинутый через седло, спрыгнул на землю и подошел к мирзе. Шитый из грубого полотна мешок был весь в крови. Воин вытряхнул отрубленные человеческие головы из мешка. Ахмад Танбал стал считать: их было пятнадцать. А Бабур почему-то подумал: «Чаграки — наши же, тюрки… А мы их…» По спине побежали мурашки. Он хотел убедить себя в правоте наказания, учиненного по его приказу Ахмадом Танбалом: они тюрки, из одной и той же семьи, но налог должны платить и родственники, а эти чаграки не подчинились ему, его сборщиков налогов встретили мечом, вот и подверглись сами каре мечом… Он хотел убедить себя, но не мог. У одной из этих… у одного из убитых борода не выросла, желтоватое лицо гладкое, усы только начали пробиваться.

Юноше-чаграку было не больше семнадцати. Голову его отрезали у самого верха шеи.

Бабур побледнел. Повернулся к Касымбеку. Молчал.

Ахмад Танбал и его воины ждали от Бабура похвалы и награды. Шестнадцать тысяч голов овец и две с половиной тысячи лошадей — немалое богатство! И пусть три воина погибли, зато в отместку вон они, пятнадцать голов, валяются в траве. И это не все, кого они убили, проявив свою храбрость. А храбрость заслуживает поощрения.

Так считал и Касымбек, обеспокоенный бледностью Бабура. Отрезанные головы убитых — обычай. В прошлом году под Самаркандом молодой повелитель видел их немало. Когда кто-то хвастает: я, мол, убил множество врагов — и не представляет доказательств, то ему плохо верят. Есть люди — любители прихвастнуть. А тут воинское рвение видно воочию: повелось, что воин отчитывается количеством отрезанных голов.

— Повелитель, — прошептал Касымбек, — говорить мне?

Бабур кивнул. Касымбек, приблизившись, снова еле слышно спросил:

— Что, если в награду дадим меч… Вы согласны?

Среди клинков, которые хранились у оруженосца Бабура, был багдадский меч с золотой ручкой. Раз или два Бабур вешал его на ременной пояс и снимал — показался излишне тяжелым. На сей раз багдадское оружие он взял с собой, опоясал им оруженосца. Взгляд Бабура упал на этот меч, Касымбек понял.

— Уважаемый бек, — громко заговорил визирь, обращаясь к Ахмаду Танбалу, — ваше возвращение из богатырского похода весьма обрадовало нашего повелителя. Вы еще раз доказали, насколько простирается верность ваша мирзе Бабуру. Повелитель и все его приближенные говорят: «Хвала вам!» В Оше в честь победителей устроим большой пир, все наши воины-богатыри получат достойные награды. А сейчас наш повелитель мирза Бабур одаряет вас, Ахмад-бек, своим мечом с золотой рукоятью!

Касымбек взял из рук оруженосца багдадский меч и протянул его Ахмаду Танбалу, который на коленях, подняв подарок, вынул из ножен меч, обнажив булатный клинок на четыре пальца в длину, поцеловал сталь и дрожащим от волнения голосом произнес:

— До самой смерти не забуду щедрость вашу, повелитель! До конца жизни клянусь верно служить вам!

В тот день к вечеру перед сотнями шатров и юрт, разбитых в окрестностях города, заиграли карнаи, забили барабаны, зажглись факелы и костры — началось большое празднество. Беки, сановники, нукеры, служащие двора — все, кто поживился в той или иной мере овцами и лошадьми чаграков, — веселились. В великолепном шатре Бабура собрались на главный пир-церемонию знатнейшие. Музыканты услаждали их слух мелодиями, хафизы пели им свои лучшие песни.

Бабур сидел в глубине шатра на высокой шахсупе, к нему вели четыре позолоченные ступени. Ниже мирзы, по его правую сторону, среди самых почетных беков, сидел Ахмад Танбал. Вместо боевых одежд на нем были теперь златотканый чапан, серебристого цвета чалма, на таком же по цвету поясе висел подаренный Бабуром меч с золотой рукоятью. Его поздравляли с успешным окончанием похода и с наградой. Самым приятным Ахмаду Танбалу было поздравление Кутлуг Нигор-ханум и Ханзоды-бегим — среди первых, едва он вошел в шатер. Мать Бабура и его сестра сидели вполоборота к Ахмаду Танбалу на той же стороне, и время от времени Ахмад Танбал бросал на них взгляды исподтишка: тонкий стан бегим, семицветные шелка ее наряда, радужно сверкающего и манящего, опьяняли бека, потворствуя самым сладким его надеждам.

На пирах молодого повелителя вина не употребляли, и сам Бабур еще ни разу не попробовал спиртного. Касымбек не любил вина и запретил им пить в таких случаях. Но остальные беки, поминая времена веселых возлияний совместно с мирзой Умаршейхом, умудрялись, скрытно от Бабура, обходить запрет визиря.

Вот и здесь Али Дустбек, подняв голову, подмигнул шербетщику, стоявшему за его спиной, взглядом показал ему на Ахмада Танбала. Шербетщик понимающе улыбнулся и налил в фарфоровую пиалу напиток из отдельного серебряного кувшина. Когда Ахмад Танбал взял в руки пиалу, запах вина ударил ему в нос.

— Возьмите, бек, да будут еще более успешными ваши походы на Самарканд, — сказал негромко Али Дустбек.

Ахмад Танбал благодарно поклонился, опорожнил пиалу, потянулся к кускам мяса на дастархане.

— Вот теперь у нас есть запасы мяса, их хватит до тех пор, пока не возьмем Самарканд и Бухару, — пьяный Али Дустбек проговорил громко, чтоб все слышали. — Надо скорей начинать поход!

Бабур ясно понимал, что на Самарканд беков толкает жажда обогащения, этой жажде противиться трудно было и раньше, сейчас же она стала похожа на стремительный поток горной реки; и не было сил ни у кого, чтобы повернуть ее вспять.

Мавляна Фазлиддин временно обитал на берегу быстрого Буврасая, в местности райски зеленой и приятной. Перед маленьким домом с айваном, на котором обычно зодчий и работал, росло несколько грушевых и айвовых деревьев. Под навесом в углу двора привязаны две лошади. Гнедого жеребца со звездочкой во лбу подарил мирза Бабур.