Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)

Самаркандцы, проведшие всю ночь в страхе, не зажигая огня и тем паче не высовывая носа на улицы, так и не разобрались, что же происходит в их городе. Лишь на рассвете от глашатаев и по мигом разнесшимся слухам узнали, что Бабур освободил их от чужеродного хана. Людей, недовольных Шейбани-ханом, было много. Дома ремесленников пришельцы сплошь и рядом подвергали разграблению, посевы дехкан вытаптывались табунами войска кочевников. Муллы, сторонники Ходжи Яхъи, зверски убитого вместе с двумя сыновьями в горах, подняли ремесленников и дехкан под черное знамя отмщения. И чиновники прежних правителей, те, что победой Шейбани лишились власти и привилегий, тоже возгорелись желанием отомстить. К двумстам сорока нукерам Бабура присоединились десятки тысяч. И началась расправа. Толпы людей носились по всему городу. Зрелище было страшное. Прятавшихся людей хана-халифа вытаскивали на улицы, некоторых настигали во время бегства и, пуская в ход ножи, топоры, палки и камни, убивали, убивали, убивали. Гнев праведный, народный (мстили простые люди за свои обиды и страдания десятилетней давности) смешался с буйством, с жестокостью тех, кто на время потерял возможность чинить обиды и страдания.

Уже всходило солнце, когда за крепостными стенами показалось в полном боевом порядке все войско Шейбани-хана. Мосты были подняты. Все городские ворота были заперты, надежно охранялись.

Расправа же в городе еще продолжалась…

Тахир носился по городу всю ночь. Радость одержанной победы снимала чувство усталости. Лишь иногда его остро мучил голод. Наконец он не выдержал, с разрешения Касымбека поехал в лепешечные ряды — уже сияло утро, но надежды поесть не было: на улицах и площадях еще буйствовали.

На пустынной базарной площади большая толпа, окружив нескольких нукеров хана, добивала их камнями. Четверо уже лежали бездыханные в лужах крови, другие, закрыв руками лицо, стонали. Среди них был парень лет двадцати, рубашка его висела клочьями, сам он, сплошь в кровоточащих ссадинах и ранах, стоял, раскачиваясь, на коленях, умоляя о пощаде. Врезавшись в толпу, на коне, Тахир закричал:

— Эй, народ, слушай меня! Бабур-мирза издал приказ! Тех, кто сдается, берите в плен! Не лейте лишней крови! Этот паренек тоже мусульманин!.. Люди, прекратите! И мы тоже нукеры! Разве нукеры виноваты? Виноваты их ханы!.. Прекратите, говорю! Выполняйте приказ Бабура-мирзы!

Тут сквозь толпу подоспели два других конных. Тахир с их помощью постепенно утихомирил толпу.

Разгоряченный, он уж и забыл, зачем прибыл сюда, хотел было увести, как пленных, трех оставшихся в живых, еле дышавших, нукеров Шейбани. Тут какой-то высокий человек закричал из толпы:

— Стой, джигит… Ты не Тахир ли?

Тахир посмотрел на этого человека. С пожелтелыми усами, высокий, жилистый, тот держал в руках увесистую дубинку. И Тахир вспомнил события трехлетней давности, когда на этой же улице он оделял лепешками голодных самаркандцев.

— Мамат! Ты-то почему с дубинкой? Ты сам разве не из кипчаков?

— Э, браток, прихвостни Шейбани много худого причинили всем племенам. Жену мою, бедняжку, вот погубили!

Тахир вспомнил свой разговор с этим человеком о Робии и вновь защемило сердце. Отослав пленных со своими всадниками из бабуровской охраны, Тахир выпрыгнул из седла, отвел Мамата в сторону.

— Мамат-ага, помнишь мой наказ?

— Знал, что спросишь, браток… Окликнул-то поэтому… Знаешь, моя бедная жена, оказывается, слышала кое-чего… ну, о той самой девушке, о которой ты говорил. Она была из Андижана, да?

— Из Кувы.

— Ну, словом, из Андижана, из тех мест. Ее украли и привезли сюда. Потом ее купил и увез купец из Туркестана.

— А потом, а потом что?

Потом этот купец вместе с Шейбани-ханом перебрался в Самарканд.

— Вместе с той девушкой? Она жива?

— Жива!

Тахир сжал руку Мамата, спросил, задыхаясь:

— Ее зовут Робия, да, Робия?

— Моя покойная жена не знала ее имени.

— А ее саму видела? — И когда Мамат кивнул, затряс его: — Где? Где? Ну, говори же скорей!

— В доме Фазыла Тархана… Ваши его сегодня ночью… — Мамат провел дубинкой по горлу.

— Где его дом, где?

— Идем, я покажу!

Тахир вскочил на коня, посадил Мамата сзади. Мамат бросил дубинку и, держась за чекмень Тахира, стал направлять всадника по кривым улочкам и закоулкам.

«Всевышний, помоги мне, не опустоши душу! Лишь бы она оказалась жива! Умоляю тебя о том, всевышний!» Шесть лет он бесплодно искал Робию, уже уверил себя, что не суждено найти ее, начал свыкаться с этой мыслью, но вот сверкнула внезапной молнией надежда, и что ему те долгие шесть лет. Надежда радовала, но и мучила, потому что могла погаснуть столь же быстро, как молния. И мысль о такой возможности острой болью отдавалась в сердце.

— Вот этот дом! — Мамат показал на двухэтажное кирпичное здание, за которым просматривался просторный сад.

Ворота и во двор, и в сад распахнуты; вооруженные воины Бабура выносили кованые сундуки с витиеватыми украшениями, ковры ало-узорчатые, свертки, узлы, посуду. Фазыл был богатым купцом, близким Шейбани-хану человеком; его имущество велено было изъять в пользу Бабура.

Тахир у ворот соскочил с коня, забыв даже поблагодарить Мамата, не слыша обращенных к нему слов знакомых нукеров, кинулся прямо в ичкари — во вторую, женскую, половину двора. На айване лежал окровавленный труп Фазыла Тархана, прикрытый белым саваном; с верхнего яруса дома доносились рыдания женщин: то жены Фазыла Тархана исполняли печальный обряд — плакали по убитому, а кое-кто по богатствам убитого, унесенным чужими людьми, иные же — просто от страха перед тем, что будет теперь с ними…

Тахир заглядывал в открытые двери комнат внизу. Нигде никого. Кое-где валяются женские украшения и одежды. Сколько же было жен у этого Тархана? Если Робия попала к нему, то он, видно, и ее взял в жены? Или она была просто служанкой у него?

Тахир спрыгнул с айвана, вышел на середину двора и, глядя на верхний ярус, откуда доносился плач, закричал:

— Эй, Робия там есть?! Роби-я-а! Есть там Робия из Кувы?

Плач вдруг прекратился. Какая-то женщина в зеленом платке подбежала к перильцам верхнего айвана. Тахиру показалось, что ее глаза и брови знакомы до боли…

— Робия! Робия!

Женщина в зеленом платке, увидев Тахира, отскочила от перил, но тут же снова возникла перед его глазами. Тахир разглядел теперь и ее бархатную жилетку, и нитку жемчугов на шее. Робия, право, она! Но женщина опять отпрянула: внушительного роста нукер, усатый, обросший бородой, со шрамом на лице внушал ей страх, а голос… голос был его, Тахира. И этот голос звал и убеждал ее:

— Робия! Робия! Я же Тахир!

Женщина пронзительно закричала сверху: