Явдат Ильясов - Пятнистая смерть

Будто не кузнечики прыгали у ног, а трепетала белая и вкусная рыба ранхская.

Будто кто-то принес радостную весть: «Спешите! Толпы узкоглазых людей, истомившихся от ожидания, скитаются в Золотых горах, источая ручьи горячих слез; на утесах слышатся удары кулаков о грудь, тяжкие вздохи, скалы содрогаются от жгучих восклицаний: О, где же, где же эти горбоносые милые персы? Почему они медлят, почему не придут поскорей, чтобы забрать у нас сокровища?!»

— Во имя Ахурамазды мудрого, сильнейшего из божеств! Да будет удачен мой поход.

Куруш бросил камень, запрокинул дрогнувшей от ужаса дикой ослице голову, придавил коленом и одним взмахом отточенного ножа рассек ей горло.

Михр-Бидад скверно ругаясь и потрясая палкой, загнал усталых заложников в темный сарай, приставил к тщательно запертой двери стражу и отправился домой.

Оранжевый диск солнца только что скатился за тяжелую, кое-где разрушенную громаду городской стены, выступающей резко, темной зубчатой горой, на палевом поле заката.

Изнутри стена, хаос плоских крыш, щели узких переулков тонут в плотной лиловато-синей тени. Свет вечерней зари, прорываясь через вереницы высоких бойниц в город, рассекает синеву рядами прозрачно-розовых лучей.

«Похоже на полосатую хорезмийскую ткань. Вот уж мы скоро награбим этих тканей. И тканей, и кож, и посуды, и всякого иного добра наберем по четыре вьюка. Посчастливится — косяк сакских кобылиц можно пригнать. У них много. Каждому достанется хорошая доля».

Людей на улице немного. Да и те почти все свои. Партов, местных жителей, частью вытеснили в селения. Частью заклеймили, угнали на дорожные работы, распределили по царским садам, мастерским, скотоводческим хозяйствам. Частью раздали вельможам, начальникам и простым воинам.

В освободившихся домах поселились с женами, детьми и прочими родичами копейщики и меченосцы, щитоносцы и лучники персидского отряда, размещенного в Ниссайе. Одно из просторных жилищ занимает семья Михр-Бидада. К ней, к семье, и спешит сейчас доблестный арий, сын ария.

Михр-Бидад входит во двор, как можно выше задрав голову.

Как живот — от гороховой похлебки, молодого перца пучит от нестерпимого желания поскорей рассказать домочадцам, что приключилось с их ненаглядным Михр-Бидадом сегодня.

Обычно согнутый наподобие лука вперед, он нынче так заносит нос и выпирает тощую грудь и брюхо, что выгибается, опять же, точно лук, но теперь уже назад, и тетива его становой жилы звенит от ликования. Будто на Михр-Бидада упала тень сказочной птицы Хумаюн. Говорят, человек осененный ее крылами, непременно удостоится царской тиары.

Ах, братья, какая удача.

Ох, други, какой успех.

У наполненного мутной водой бассейна, на ковре под яблоней, сидят родители Михр-Бидада, младшие братья и сестры, жена с шестимесячным ребенком на смуглых руках. Они ждут Михр-Бидада к ужину.

Рядом, на циновке — рабы с женами и детьми. На Востоке хозяин и раб вместе работают. Правда, большая часть труда выпадает на долю раба. На Востоке хозяин и раб вместе едят. Правда, большая часть пищи выпадает на долю хозяина.

— Иду на войну, — важно объявляет Михр-Бидад, сбросив сапоги, вымыв руки и усевшись рядом с отцом, по правую руку. После отца — он старший мужчина в семье. По левую руку от хозяина — хозяйка.

— Вах! — восклицает старик. — Против кого война?

— Против саков аранхских.

— Доброе дело, доброе — оживляется старик, бывалый рубака, дравшийся с мадами, ходивший на Лидию. — У саков, я слыхал, хорошие кони и овец много.

— Тебе бы только овец и коней! — вздыхает старуха. — У саков, я слыхала, и луки неплохие, и стрел у них немало. Да и сколько их достанется, овец и коней? Гонят на войну — обещают десять сум золота. А как начнут делить добычу — одни объедки нам остаются. Лучшее уходит в казну царя, в лапы его приближенных.

— Молчать пустая ступа! Где ест тигр, там сыт и шакал. И тебе перепадет что-нибудь. Вам, бабам, только б вздыхать. Мужчина сотворен для битв.

— Сегодня беседовал с Курушем, — небрежно говорит Михр-Бидад и зевает равнодушно и скучающе. А самому… самому так и хочется вскочить и пуститься в пляс.

— Вах! — подпрыгивает старик. — И что?

— Царь запомнил меня еще с тех дней, когда я был у него в Задракарте. «Раносбат хвалит тебя, — сказал Куруш. — Я люблю храбрых и преданных людей. Служи так же хорошо, и ты станешь одним из моих телохранителей».

— Вах! — Старик резко отодвигает глиняную миску с гороховой похлебкой. — Сегодня такой день… Эй, Аспабарак! Бросай все! Режь барана. Праздник у нас!

Он восхищенно глядит на Михр-Бидада, треплет растроганную старуху за плечо, всхлипнув, утирает слезу.

— Спасибо жена! Твой сын… мой сын… спасибо, спасибо!

Носятся по двору, хлопочут домочадцы.

Братья и сестры пристают к Михр-Бидаду:

— Пригони мне черного жеребенка.

— А мне — рыжих ягнят!

— Верблюжонка!

— Сакских девочек! Мы будем с ними играть.

— Ладно, хорошо. Пригоню. — Михр-Бидад мягко отстраняет ребятишек и подходит к жене. Она сидит, опустив голову, на краю глинобитного возвышения и одна во всем доме не радуется новости.

Михр-Бидад — удивленно:

— Ты чего?

Жена — глазастая, юная, похожая больше на девчонку, чем на мать полугодовалого ребенка — крепко прижимает к себе сына и всхлипывает:

— А если тебя… убьют?

У Михр-Бидада жалостно раскрывается рот. Но тут ему приходит на память, как обращается с матерью отец. Михр-Бидаду стыдно за свою слабость. Он смеется натянуто:

— Бе, дура! Кто меня убьет? Не родился еще человек, который…

Он досадливо машет рукой — стоит ли с тобой разговаривать! — и уходит, гордый и воинственный, прочь от возвышения.

Известно, конечно, молодому персу: на войне убивают. Но, как всякий человек, собирающийся в поход, щитоносец непоколебимо верил, что именно его-то обязательно минует вражеская стрела…

Зажарен на вертеле баран. Принесен мех с вином. Созвана в гости толпа ближайших соседей. Далеко за полночь шумят во дворе мужчины.

— Война против саков — дело, угодное богу Ахурамазде, — изрекает свысока приходский жрец огня, усевшийся, по нижайшей просьбе хозяина, на самое почетное место. — Ибо кочевники Турана — племя неверных, двуногие скоты, люди-насекомые. Они не рождаются — вываливаются из материнского чрева. Не умирают — околевают. Не ходят — несутся или волокут ноги. И не едят, а жрут, — убежденно говорит жрец.

Гости не спускают с Михр-Бидада заискивающих глаз.

Повезло человеку!

Стать телохранителем царя — великая честь, заветное желание каждого перса. Но не каждому персу это доступно — жизнь повелителя доверяют обычно лишь сыновьям родовых старейшин, богатых людей. Михр-Бидад — из простых, а сумел угодить Курушу. Повезло. Успех и удача.