Явдат Ильясов - Пятнистая смерть

Щитоносца захлестнула волна бешеного веселья. Он безумно расхохотался в глаза Раносбата и услышал в ответ такой же ужасный хохот. Персы катались по кошме. Хватались за бока. Давились приступами безудержного, надрывистого, раздирающего нутро сумасшедшего смеха.

Отсмеявшись, они почувствовали звериный голод.

Они жадно накинулись на остатки вечернего пиршества. Принялись, утробно урча, подобно гиенам, пожирать объедки и глодать обглоданные кости. Их вырвало прямо на скатерть. Персы тут же улеглись и забылись.

Удивительно, как они не свалили светильник и не сожгли шатер.

В бреду Михр-Бидаду мерещилась Фаризад. Она плакала и протягивала к нему сына. Ребенок, выкатив глаза, дьявольски хохотал голосом Раносбата.

— Эй, кто тут Михр-Бидад?

Щитоносец застонал, с трудом разлепил закисшие веки. Беднягу тошнило, мутило, крутило. Внутри все ныло, кости ломило, голова гудела, как бронзовый котел. Руки и ноги болели, будто не сакских девушек, а Михр-Бидада отлупил вчера палкой Раносбат.

Ох разбит Михр-Бидад. Совершенно разбит.

Он взглянул на загаженную скатерть, вспомнил гнусную одурь, которой обволокла его приторно-сладкая хаома, и передернулся от омерзения. Он почувствовал сжигающий стыд, будто совершил что-то очень позорное.

— Ты Михр-Бидад? — Перед щитоносцем стоял рослый воин в мадской одежде, с золоченой секирой в руках. Царский телохранитель.

Воин строго кивнул на выход. Михр-Бидад догадался — Куруш требует к себе. Ох, для чего?

Он вытер опухшее лицо мокрым платком, кое-как расправил помятую одежду и вышел, спотыкаясь на каждом шагу, из душного шатра. Вышел — и, слабо вскрикнув, отпрянул назад, словно наткнулся на копье.

Перед шатром, у погасшего костра, сидела к нему спиной… Фаризад.

Голова жены была, как и тогда в день прощания, печально опущена. Вздрагивали угловатые плечи. Опять плачет.

…Спустя миг он знал уже, что ошибся. Откуда тут взяться жене? Она далеко, в Ниссайе. И все же сердце дико стучало, и Михр-Бидад рванулся к костру. Конечно, не Фаризад! Лицом вовсе на жену не похожа. Одна из вчерашних девушек — облепленная мокрой глиной (где ее таскали?), измазанная пылью и золой.

— Ты чего? — прорычал Михр-Бидад, стараясь подавить грубостью жалостную дрожь сердца.

Она отняла черные ладони от изможденного лица и глянула на долговязого перса с откровенной ненавистью. И вдруг вскочила, ринулась к нему, выставив острые ногти.

— Чего? Не видишь — чего? — крикнула она хрипло. — Мразь! Дай бог, чтоб с твоей женой случилось такое.

Михр-Бидад побледнел, словно опять глотнул дыма хаомы.

— Гадюка! — рявкнул щитоносец и вскинул палку (кто видел перса без палки?). — Вот задам тебе сейчас.

— Задай! И дай бог, чтоб с твоей женой случилось такое.

— У, дрянь. — Михр-Бидад безвольно опустил палку, сплюнул и поплелся, точно пришибленный, прочь от костра. Позади невозмутимо шагал царский телохранитель.

— Проклятая! Ты смотри, а? — злобно бормотал Михр-Бидад, стараясь отвязаться от крепко прицепившегося к нему видения. Но чертова сакская девчонка, непостижимо как, все тесней сливалась в потревоженной душе молодого перса с образом далекой Фаризад.

Кощунственно отождествлять Фаризад, его жену, его кровь, дочь ария, с бодливой степной козой. Но что тут поделаешь, если эта дикарка торчит и торчит перед глазами?

Вихрь непривычных мыслей.

Михр-Бидад не смотрел по сторонам, поэтому и не заметил, как миновали они с телохранителем стоянку дахского отряда. Необходимость держать заложников в Ниссайе отпала — всех их родичей вместе с ними погнали на войну. В залог остались дети, женщины да старики.

И не заметил Михр-Бидад пары огненных очей, сверкнувших за его спиной неутолимой, иссушающей жаждой мести.

Эти очи ясно пророчили неизбежную смерть.

Они принадлежали молодому даху по имени Гадат.

…Между царем и Утаной произошла с утра новая стычка. Куруш торопил с переправой. Хватит, отдохнули! Будто лихорадка трепала Круша — так не терпелось ему поскорей схватиться с упрямыми саками.

«Он безумен, совершенно безумен, — думал со злостью Утана. — Лезет, сломя голову, прямо в пасть волкодаву. Не к добру твоя поспешность, царь царей. Не к добру».

А вслух сказал:

— Почти половина войска состоит из варваров. Это так. Ты говорил: «Пусть дохнут, лишь бы добыли для нас победу своей кровью». Что ж? Пусть дохнут. Но губить-то их надо с умом! Как-никак, дахи, варканы, парты наша опора. Дельный хозяин бережет и благородного скакуна и рабочего мула. Варвары еще пригодятся тебе, государь. Для будущих сражений хотя бы. По-моему, следует еще раз перетолковать с Томруз. Может обойдемся все-таки без битва? Может, Томруз покорится по доброй воле? Она не глупа. Поймет, что таран хворостиной не переломить.

Чего добивался Утана? Он и сам точно не знал. Он не верил, чтобы Томруз покорилась по доброй воле. Ему просто хотелось как можно дольше затянуть срок столкновения двух войск. Любой ценой избежать сражения. А там будет видно. Может, все уладится миром.

Он жалел людей.

— Хватит толковать! — взбесился царь. — Вы с Гау-Барувой досыта с нею натолковались. Вперед, за Аранху!

— Я согласен с Утаной, — поддержал вдруг недруга рыжий Гау-Барува. Не лишне опять встретиться с Томруз. Правда, вряд ли удастся склонить саков к добровольной сдаче. Но, пока будут плестись разговоры да переговоры, мы без помех свяжем плоты и соорудим отличный мост. Иначе саки оцепят берег, убьют много людей.

— Ага! — кивнул царь одобрительно. — Если так — я тоже согласен. Кого послать к Томруз?

Выбрали Михр-Бидада.

Будь это вчера, Михр-Бидад засвистел бы от радости. Только подумать, какое доверие оказывает ему повелитель! Но сегодня, больной, изнуренный ночной попойкой, он не то что радоваться — языком не мог ворочать без тяжелого усилия.

Да тут еще Фаризад… То есть, та сакская девчонка, над которой надругались псы Раносбата, не выходит из головы.

«Михр-Бидад туда, Михр-Бидад сюда, — с обидой сказал себе щитоносец, покидая шатер. — Сами теперь боятся сунуться к Томруз. Вот Гау-Баруву не послали. А меня убьют саки — Курушу наплевать».

Неожиданная мысль испугала Михр-Бидада. Он даже остановился, пораженный смутным ощущением лжи, незаметно опутавшей его с тех пор, как он ездил в Задракарту. А может, и раньше…

Эге! Уж не подсунули ли Михр-Бидаду кислого уксуса вместо сладкого вина?

Однако воля царя есть воля царя. Придется, хочешь не хочешь, тащиться за Аранху.

…Саки встретили Михр-Бидада, размахивавшего в знак дружбы зеленой ветвью, и сопровождавших его телохранителей угрюмыми волчьими взглядами.

— Пятнистая смерть! — кричали дети.

«Что еще за смерть такая — пятнистая? — поежился Михр-Бидад. — И зверский же вид у этих саков. Нет, все-таки они не люди. Варвары, дикари».