Хидыр Дерьяев - Судьба (книга четвёртая)

Начальник с вожделением посмотрел на графин с водой, протянул было руку, но сдержался.

— Десять нам не надо, — шумно вздохнул он и утёрся своим кумачом, — нам один Сапар-ага нужен.

— Где же его взять, одного?

— Думай, хлопец, думай. Обязаны взять, иначе грош нам цена в базарный день.

Рослый средних лет человек с окладистой пегой бородой заглянул в дверь, поздоровался.

— Кого требуется, приятель? — спросил начальник.

— Ишан-ага нам требуется, — ответил пегобородый.

— Адресом ошибся, любезный, в мечеть тебе надо идти, у нас ишанов не имеется, — начальник всё же не выдержал, отхлебнул из графина.

Пегобородый подождал, пока он напьётся, степенно пояснил:

— Черкез-ишан нужен.

— Так бы сразу и говорил, — сказал начальник. — Черкез, мол, Сеидов нужен. А то — «ишан-ага»! В нар-образ иди, товарищ, там найдёшь своего Черкеза.

Пегобородый поблагодарил и ушёл.

— Товарищ начальник! — встрепенулся Берды. — А что если на базаре через глашатая объявить: нашёлся бумажник с деньгами, просим хозяина явиться, а?

— Глубже пахать надо, товарищ Акиев, глубже. Вершка на три с половиной, а то и на все четыре, — усмехнулся начальник мягким безвольным ртом. — Объявляли уже. Глашатай пупок надорвал от крика.

— Никто не явился?

— Они, брат, не глупее нас с тобой, на такую приманку их вряд ли возьмёшь.

— Бумажник когда подобрали — в начале базара или вечером?

— Не вижу разницы.

— А я вижу! Если вечером, то человек, у которого вытащили бумажник, может быть и посланием из-за границы и Сапаром-ага, скорее всего — последним, потому что дело — спешное, да и такие записки не очень приятно при себе носить. А если всё произошло утром, то наверняка Сапар-ага не получил весть. Значит, и беспокоиться нам нечего, никто не пойдёт за кордон.

— Однако думаешь ты, парень, — одобрил начальник, — котелок варит. Давай твою версию разрабатывать. Предположим, это я потерял письмо. Поскольку содержание его мне известно, я иду и на словах передаю тебе, так, мол, и так.

— А я не поверил! — живо возразил Берды. — Речь не о двух баранах идёт, тут на слово верить не приходится. Особенно если вспомнить, как написано в письме о тамошних людях: лживые и изворотливые, значит, обмануть норовят.

— Что ж, резонно.

— Как по-вашему, что именно должны за границу передать?

— Утверждать пока ничего не могу. Когда аульные баи уходят за рубеж, они всё своё с собой волокут и тысячные отары гонят. Городские поступают иначе — уходят через границу порожняком. Почему? Да потому, что боятся, что, польстившись на большой куш, собственный проводник ограбит, а то и прирежет по дороге. Имущество своё, обращённое в золото, драгоценные камни и валюту, они оставляют доверенному лицу. Наш случай похож именно на это, и, значит, следует ожидать, что переправлять будут груз не слишком объёмный, но весьма ценный. Мы не можем допустить, чтобы наше советское золото уплыло за границу. Да и валюта пригодится — хозяйство, порушенное войной, восстанавливать надо или не надо?

— Надо.

— Вот то-то и оно, что надо. И оросительную систему по всей Средней Азии надо копать. Чем копать?

— Лопатой.

— Лопата, она, конечно, штука добрая и верная, да только нужны и машины — экскаваторы всякие и другие. Сами мы их пока не делаем, у иностранных фирм покупаем. По-твоему, все эти чёртовы «Бьюсайрусы» и «Менки» даром капиталисты отдают? Как бы не так! Полновесное золото им подавай! А золото у нас из-под носа всякие прохиндеи тащат. Вот так-то, друг Берды, товарищ Акиев. Ты человек местный — давай соображай, кто из местных богатеев может быть замешан в эту петрушку. А соображения насчёт того, что письмо, мол, не передали по назначению, давай-ка снимем с повестки дня как вопрос несущественный и отвлекающий.

— Бекмурад-бай! — воскликнул вдруг Берды и удивился, как это сразу не пришло ему в голову. — Точно Бекмурад-бай!

— А что? — сказал начальник. — Это уже кое-что, это уже ниточка. — Он погладил свою плотную бритую голову — она у него была смешная, совершенно круглая, как арбуз. — Бекмурад и в городе якшается с разными лишенцами, и брат его Аманмурад через границу частенько ходит…

— Да нет же! — Берды даже вскочил от волнения. — У него Сапар брат, понимаете? Са-пар!

— Вот и я гово… — начальник осёкся, уставился на Берды вытаращенными, рыбьими глазами, медленно моргнул. — Сапар, говоришь? Но ведь он ещё молод, чтобы его «ага» величали!

— Нет! — Берды засмеялся, чувствуя в себе возбуждение охотника, на выстрел которого выходит осторожный барс. — Вы русский, товарищ начальник, тонкостей языка не понимаете. «Ага» — это не только признак возраста, это ещё и признак уважения к человеку! А вы разве знаете Сапара?

— По должности полагается знать. Всех крупных жуликов — как действующих, так и потенциальных. — Начальник побарабанил по столу отёкшими пальцами человека, у которого далеко не всё в порядке с почками или сердцем. — Вполне возможно, что ты, дорогой товарищ, не за ниточку ухватился, а за весь канат, за трос манильский, — знаешь, на флоте такие тросы делают из особой пеньки, в воде сто лет пролежит — не сгинет? Такие-то, брат, дела. Служил я когда-то на флоте, сперва по минной части, потом — баталёром. Да-а… Сапара этого надо взять на мушку, чтоб осечки не вышло.

— Не выйдет, товарищ начальник, не беспокойтесь! Я его немедленно арестую!

— Нельзя сразу, — возразил начальник, думая о чём-то своём и продолжая мягко выбивать пальцами на крышке стола маршевый ритм. — Сапар Сапаром, а золото золотом. Брать его надо с поличным. У границы брать! Только так и не иначе! Понял, почему?

— Не маленький! — сказал Берды. — Шум могут поднять.

— Точно, — кивнул начальник своим потным «арбузом». — Газетёнки за границей и так достаточно верещат о «незаконных» реквизициях большевиков, зачем лишний повод давать, если можно всё умненько сделать.

Начальник допил остатки воды, покачал пустым графином, со вздохом поставил его на место.

— Иди, Акиев, проверяй у своих амуницию, конский состав, — сказал он. — Стемнеет — поведёшь отряд в пески, к границе. Будем ловить Сапара-ага.

— В каком направлении пойдём? — спросил Берды.

— Маршрут уточним позже.

Не успела за Берды закрыться дверь, как в кабинет к начальнику снова заглянул давешний пегобородый посетитель. Он пробыл в кабинете значительно дольше, чем первый раз, и он-то, по существу, и уточнил маршрут отряда.

Оказалось, что Черкез-ишана он разыскивал как единственно знакомого при городской власти человека, чтобы сообщить ему важную новость. Она заключалась в том, что люди Вели-бая вели разговор о том, что на днях границу должен перейти большой караваи с запретным контрабандным товаром. Какой товар — не уточнили. Караван пойдёт тайно. И ещё говорили, называя имя Аманмурада, о переправке «на ту сторону» крупных драгоценностей и золота. Почему не таясь говорили о таких делах при нём? Ну, вероятно, баяр начальник не знает, что по званию он — ходжам и был долгое время учеником ишана Сеидахмеда. Его считают своим человеком и не скрывают ничего, даже предлагали при переброске драгоценностей пойти сторожевым проводником. Нет, он не знает дороги через границу, и им это известно, но они считают, что он живёт бедно, не так, как приличествует ходжаму, и потому хотели помочь заработать приличные деньги. А деньги ему зачем, если он достаточно кормится своим трудом, с хорошего земельного надела, который дала ему и его жене Советская власть! Что заставило его прийти сюда и рассказать о контрабанде? Ну, если баяр начальник не шутит, то он, ходжам, может сказать: пришёл потому, что не желает зла Советской власти и не считает себя вправе молчать, когда кто-то другой собирается сделать такое зло. Он не имел никогда и не хочет иметь ничего общего с теми, кто прячет лицо своё под покровом ночи и творит нечестное. Оставьте их, сказал пророк, пока они не встретили дня, когда поразит их гроза, и в тот день не поможет им их коварство и не найдут они помощи. Власть, продолжал ходжам, всегда от бога, и её нужно уважать и содействовать ей, особенно когда она справедлива и дороги её — прямы. Ибо пророком сказано… Баяр начальник хочет знать день, когда прячущие своё лицо собираются идти за границу? Нет, день они не называли, упоминали только эту неделю. Место перехода? Серахс называли и ещё — Змеиное урочище.