Хидыр Дерьяев - Судьба (книга четвёртая)

«Вот именно! — бросил реплику с места вислоусый седой железнодорожник. — Человек раны получает за государственные интересы, а мы его на скамью подсудимых за это самое!» — «Рамы не оправдание тёмным делишкам!» — запальчиво крикнул заведующий отделом укома — молодой элегантный туркмен в чёрной косоворотке с полным набором перламутровых пуговиц. Сергей постучал карандашом по столу — это был большой и плоский плотничий карандаш — и попросил уполномоченного ГПУ продолжать. Тот ровным размеренным голосом сказал, что на скамью подсудимых никого кока сажать не собираются, так как не хватает следственного материала ни на Берды Акиева, ни на злоумышленников, оставшихся невыявленными. Найденный терьяк конфискован, а материалы следствия переданы в уком партии — на его усмотрение.

Сергей предложил членам бюро высказать своё мнение по данному вопросу. К неприятному удивлению Берды, мнения были далеко не единодушны. Седой железнодорожник, докер речной пристани, комиссар Особого отряда единодушно склонялись к мысли, что вся эта затея с терьяком является чистейшей воды провокацией, направленной на то, чтобы обезвредить наиболее опасного для контрабандистов человека. Однако были высказаны и сомнения. Например, заведующий городской больницей привёл показания медицинской сестры Халиды Хуснулловой, которая видела, как к находящемуся на излечении товарищу Акиеву вечером приходили какие-то подозрительные личности, которые при появлении медсестры поспешили скрыться. Ещё один член бюро, должность которого расстроенный Берды не расслышал, сказал, что он лично в честности товарища Берды Акиева не сомневается, однако, по его мнению, товарища следует перевести на более спокойную работу, так как длительное соприкосновение с неучтёнными материальными ценностями противопоказано. От долгого пребывания в воде, сказал он, ржавеет даже дамасская сталь.

Дали слово Аллаку, приглашённому на бюро как представителю Советской власти в ауле, где родился и жил Берды. Аллак тоже был расстроен, мялся, приводил многочисленные факты из прошлого, свидетельствующие о том, какая трудная жизнь была у Берды, осиротевшего в раннем детстве, каким хорошим товарищем проявлял себя Берды, как смело он действовал на чарджуйской дороге, когда они ловили караваны с оружием для Джунаид-хана. «Говори по существу вопроса!» — прервал его элегантный завотделом. И Аллак сказал, что мог ожидать всего, но того, что случилось, он не ожидал. Если бы тысяча человек, выстроившись в ряд, утверждали, что Берды способен на такое дело, он, Аллак, не поверил бы этому. Но теперь приходится верить, поскольку вопрос не зря разбирается на бюро укома. Затем он воззвал к совести Берды, сказав: «Вступая в партию, мы говорили всю правду о себе. Давай найдём мужество говорить правду и тогда, когда нас исключают из партии».

Слушая выступления членов бюро, Берды то краснел, то бледнел, не поднимая глаз от пола. От последних слов Аллака он вздрогнул, как конь от удара хлыста, вскинулся было ответить этому малодушному слюнтяю, но махнул рукой и опять тупо уставился на носки своих сапог — галифе были на нём старые, с заплаткой на колене, но ботинки свои ему удалось сменить на сапоги, снятые с убитого контрабандиста. Сейчас этот поступок показался ему преступлением, и он ждал, что кто-то из выступающих обязательно скажет о сапогах.

Однако о сапогах не сказали, сказали о худшем. Элегантный завотделом в косоворотке, пространно развив свой тезис о том, что раны не оправдание тёмным делишкам, как не является оправданием и раннее сиротство, заявил, что вообще давно следовало бы присмотреться к моральному облику партийца Акиева. Есть достоверные сведения, что Акиев в своих поступках противоречит такому важнейшему государственному вопросу, как раскрепощение женщины: он соблазнил девушку и бросил её, стремясь к распутной жизни. «Это феодально-байская отрыжка, — закончил завотделом, — и мы не потерпим её в своих рядах. Пусть Акиев опровергнет это, если у него хватит партийной совести».

Берды побагровел до черноты, как переспелый гранат. Но тут слово взял истекающий потом и тоскующий по своему графину с водой начальник отдела по борьбе с контрабандой и бандитизмом. Он погладил ладонью свою смешную, круглую, как арбуз, голову и, вздохнув, сказал, что женский вопрос — это особого рода статья, буде возникнет необходимость решать его, бюро может подготовить его к следующему заседанию, а не мять с кондачка. Мнения тут высказывались разные, сказал начальник, и бдительность, она, конечно, дело серьёзное и необходимое, но — бдительность, а не подозрительность, да ещё опирающаяся не неумную провокацию врага. Вопрос о виновности или невиновности Акиева ясен, как апельсин, и двух мнений быть тут не может. Если членов бюро интересует его личное мнение, сказал начальник, то он, как ответственный за борьбу с контрабандой и бандитизмом и как непосредственное начальство Акиева, целиком и полностью доверяет командиру Особого отряда. Через его руки проходит столько золота, валюты, драгоценных камней, что при желании обогатиться ему не было никакого резона связываться с терьяком. Не надо нам, сказал начальник, идти на поводу у провокаторов, толочь воду в ступе и лить её на мельницу врага, а надо просто сказать: «Извини, товарищ Акиев, дорогой наш друг, обмишурились мы» — и отпустить парня долечивать его честные боевые раны. А буде кто стесняется извиняться, считая сие зазорным, вздохнул начальник, так он, член партии большевиков с одна тыща девятьсот пятого года, может показать пример и извиниться первым.

Выступили ещё несколько человек, поддержавшие начальника. Несколько непоследовательным и очень темпераментным было выступление Узук. Сердито глядя на элегантного завотделом в косоворотке, она решительно опровергла все обвинения против Берды, заявив, что имеет «достоверные сведения» о такой честности и принципиальности товарища Акиева, какая, может быть, и не снилась некоторым из присутствующих здесь ораторов, которые на дерево спрятались, а чарыки внизу забыли. Потом Узук заговорила, о трудностях работы среди сельских женщин, проехалась по адресу отсутствующего на бюро председателя исполкома за плохое обеспечение женского интерната и в заключение обрушилась на уполномоченного ГПУ, заявив, что дело о терьяке расследовано из рук вон плохо, что это явная попытка свалить с больной головы на здоровую, и предложила товарищу Сергею Ярошенко вернуть дело на доследование, чтобы злоумышленники были найдены и публично наказаны в назидание другим.

Вторично попросил слова Аллак и заявил, что приведёт, если надо, половину села, которая клятвенно поручится за товарища Берды, и он, Аллак, готов немедленно поручиться первым, потому что таких честных людей, как Берды, надо беречь и уважать. И если он, Аллак, выступая первый раз, высказал сомнение, то это не потому, что он мало верит Берды, а потому, что много верит партии. Члены бюро похлопали Аллаку в ладоши, и, после короткого и взволнованного выступления Берды, Сергей удовлетворённо подвёл итог прении — Берды была объявлена полная реабилитация. Правда, от извинений воздержались.