Хидыр Дерьяев - Судьба (книга четвёртая)

Среди сельских женщин имя Узук быстро стало довольно популярным. К ней с уважением относилась даже та часть женщин, которые не ждали никаких перемен в своей жизни и не слишком благожелательно смотрели на всякие нововведения семейного и бытового характера. Что же касается молодёжи, так эта вообще души не чаяла в Узук и встречала её, как, вероятно, самый ревностный фанатик ислама не встретил бы пришествие пророка Мухаммеда. Были случаи, когда одно упоминание имени Узук охлаждало пыл не в меру расходившегося мужа. И действительно, на неё посматривали с опасливым удивлением и старались не вступать с ней в открытый конфликт в значительной степени потому, что она заявлялась в аулы без всякой охраны: она сказала Сергею правду. Может быть, здесь действовало невольное уважение к мужеству, а мужество всегда уважалось туркменами независимо от того, мужчина его проявил или женщина. Может, опасались, что, коли она так откровенно демонстрирует своё бесстрашие, стало быть чувствует за своей спиной скрытую охрану, которая немедленно схватит и отправит в тюрьму любого, а тюрьмы побаивались больше, чем бандитского ножа.

Словом, Узук пока везло во всех её решительных и порой рискованных предприятиях.

На этот раз она немножко опоздала к месту происшествия — о двоежёнстве ей сообщили уже после бракосочетания. Но всё равно оставить этого без последствий она не могла, так как второй женой взяли молодую девушку и наверняка без её согласия. В аул Хомат есира Узук ехала в первый раз.

Ребятишки, игравшие на улице в альчики, моментально окружили фаэтон — в диковину им была и такая смешная арба на четырёх колёсах и две незнакомые нарядные женщины, одна из которых правила лошадью. Мальчишки знают всё на свете, даже то. что произойдёт в следующую пятницу, поэтому они сразу же указали кибитку молодухи. Оставив лошадь на попечение добровольных помощников, Узук и Абадан вошли в кибитку.

При виде незнакомок молодуха быстро закрыла лицо и отвернулась к стене.

— Не прячь лицо, девушка, — сказала Узук, подсаживаясь к ней, — от нас не надо прятать лица, ты ведь старше меня намного.

Молодуха нервно хихикнула.

— Разве не так? — засмеялась и Узук. — Ведь мой муж является младшим сыном твоего мужа, значит, ты мне тётушка. А ну, открывай, открывай лицо, тётушка моя!

Покрасневшая от смущения молодуха опустила полу халата.

— Ты и яшмак снимай, — продолжала Узук. — Я тебе не свекровь, со мной можно спокойно без яшмака разговаривать. Вот так, девушка! И тебе дышать свободнее, и нам приятнее на твоё красивое лицо смотреть. Ты из какого аула? Здешняя?

— Нет, — шёпотом ответила молодуха, — я из аула Полат-бая.

— Знаю этот аул, хороший аул, у вас там возле главного арыка чаир густой растёт, правда?

— Правда, гельнедже.

— Родители у тебя есть?

— Умерли…

— У кого же ты воспитывалась?

— У старшего брата.

— Понятно, — вставила Абадан, — не столько брат, сколько невестка, жена брата, тебя воспитывала.

— Да… — покорно прошелестела юная женщина и потупилась, горько вздохнув.

— Обычная история, — вторя ей вздохом, сказала Абадан.

— Сочувствую тебе, девушка, — Узук погладила молодуху по вздрогнувшему и непроизвольно потянувшемуся к ласке плечу. — Были бы живы твои родители, нашли бы они тебе в мужья твоего сверстника, они бы не отдали тебя за калым — такую молодую и пригожую — второй женой старику, не обогащались бы на твоём горе.

— Младшего брата женить надо… калым платить… — прошептала молодуха, и по щекам её быстро-быстро покатились бусинки слёз.

— Чтоб он пропал, этот калым! — Узук с сердцем стукнула кулаком по ладони другой руки. — И братья твои, девушка, совсем рассудка лишились — могли ведь пристойнее судьбу твою устроить!

— Без родителей оно всегда так, — подлила масла в огонь Абадан, — каждый норовит от сироты кусок побольше отщипнуть. А девушка-то какая — будто луна в кибитке светит! Да такую хорошенькую самый прекрасный джигит счастлив будет себе в жёны заполучить, если она согласится, конечно.

Это было уже слишком для юной женщины — закрывшись полой халата, она громко зарыдала.

Абадан смутилась, поняв, что была бестактна и переиграла, виновато взглянула на Узук: выручай, подружка. Та обняла молодуху за плечи.

— Не плачь, милая, успокойся. Мы специально к тебе из города приехали. Если не возражаешь, увезём тебя с собой. Там много аульных девушек живут и учатся. Ты тоже учиться будешь. А потом выйдешь замуж за кого тебе твоё сердце подскажет, без калыма за молодого джигита выйдешь. Ну как, согласна на это? — закончила Узук доверительным шёпотом, наклонившись к уху юной женщины, и с шутливой доверительностью, как подругу, легонько дёрнула её за косу. — Согласна или нет?

Молодуха улыбнулась сквозь слёзы:

— Согласна… Если вы меня увезёте и в костёр бросите, согласна и на это.

— Повторишь свои слова, если тебя в городе другие люди спросят об этом?

— Где скажете, там и повторю, милая гельнедже!

— Старик этот где сидит, муж твой?

— Там… напротив дом.

— Пошли, Абадан, с молодожёном толковать, — поднялась Узук.

Абадан указала глазами на молодуху.

— Пустое место не застанем, вернувшись?

— Верно, — спохватилась Узук, — посиди здесь, расскажи девушке о городе.

Молодожён уже приближался к конечным годам пророка Мухаммеда, но был ещё стариком крепким, не очень побитым молью жизни. Бороду на щеках он выщипывал, прихорашиваясь, видимо, к встрече молодой жены. Накинув на плечи нарядный красный халат, он пил чай и отгонял мух большим белым платком. Когда Узук вошла, он сделал движение, словно плеснул себе ненароком за бороду кипятком из пиалы.

— Проходи, молодица, садись, — он бросил в сторону лежащую рядом подушку, приглашая опереться на неё.

— Некогда садиться, аксакал, — сказала Узук. — Я человек государственный, по служебным делам к вам зашла.

— Чая попить может и государственный человек, — настаивал старик.

— Времени нет. Задам зам пару вопросов — и уйду.

— Спрашивайте, коли так…

— Я хотела бы узнать, — чётко выделяя каждое слово, сказала Узук, — когда вы женились?

Старик беспокойно шевельнулся, с неохотой ответил:

— Ай… дня три-четыре назад…

— У вас нет семьи, что вы так поздно женились?

— Слава аллаху, и семья и дети — все на месте.

— Почему вы не захотели, как все другие почтенные люди, растить своих детей, кормить их, одевать?

— Мы не отказываемся кормить и одевать, — недоумевающе поднял глаза старик, — дети наши не обижены, состояния нашего хватает на всех.

— А вы знаете, что запрещено иметь двух жён?

— Ай, до сих пор не было человека, который сказал бы нам о том, что запрещено. В народе немало людей и с двумя и с тремя жёнами. Вот и мы женились второй раз.