Василий Ардамацкий - Последний год

— Подождите, Игнатий Порфирьевич, — вдруг решительным тоном сказал Бурдуков. — Возвращать папку в министерство опасно. Она должна быть переправлена в охранку, и на это есть срок — три дня… — Манус видел, что сейчас он говорит правду.

— А пропасть к чертовой бабушке эта папка не может? — задорно спросил Манус— Я выписываю вам чек на пятьдесят тысяч. Ладно, по случаю исчезновения Распутина на семьдесят пять…

Бурдуков стоял перед Манусом, смотря на него остановившимися глазами, и побелевшие губы его вздрагивали, точно не решаясь что-то произнести.

— По рукам, Игнатий Порфирьевич, — прошептал он наконец.

— Вернемся, — сказал Манус, первый прошел в кабинет и стал открывать сейф. — Положите сюда, — сказал он, когда толстая стальная дверь со щелкающим звуком отворилась.

Бурдуков нерешительно подошел и, оглядываясь на Мануса, положил папку в сейф.

Манус запер сейф, прошел к столу, выписал чек и бросил его Бурдукову, тот бегло глянул на сумму и спрятал чек в портфель.

— Задумано было неплохо, Николай Федорович, и за это семьдесят пять тысяч не так уж мало. За такие деньги министры сочиняют правительственные решения. Но я объясню, что вам помешало. У вас впереди ума идет подлость, а надо наоборот. Вы в министерство?

— Нет, поеду домой.

— Как хотите. Простите, я тороплюсь…

Покачиваясь на пружинном сиденье автомобиля, укутавшийся в медвежью доху Манус смотрел на заснеженную пустынную улицу, испытывая привычное чувство успокоения после хорошо проведенного дела… Но какова крыса этот Бурдуков!

Автомобиль резко остановился — Мануса чуть не сбросило с сиденья. Вплотную перед машиной клубилась черная толпа кричащих женщин, окруживших растерянного полицейского.

— Узнай, что там, — сказал Манус шоферу и задернул занавески на боковых стеклах. Попробовал прислушаться к крику толпы, но ничего разобрать не смог. В это время из-за угла вылетели на рысях конные полицейские, они с ходу врезались в толпу, рассекли ее на части и погнали за угол.

Вернулся шофер.

— Булочная объявила, что хлеба сегодня не будет, — сказал шофер, садясь за руль, и добавил — Каждый день такое…

…Манус стремительно вошел в кабинет Протопопова и увидел его понуро сидящим за своим огромным столом.

— Доброе утро, Александр Дмитриевич! — громко произнес Манус, сбрасывая доху на диван. — Убиты горем? — спросил он, крепко сжимая вялую руку министра. — Давайте-ка вместе во всем разберемся и, как положено людям дела, без эмоций… — Манус сел в кресло, поудобнее в нем расположился и спросил легко — Так что же случилось?

Протопопов ему не нравился — сразу видно, что скис: мятое серое лицо, темные круги под глазами, дергается как петрушка на нитке, ищет на столе какую-то бумагу, а руки трясутся…

— Александр Дмитриевич, нет такого события, с которым нельзя совладать, — спокойно, нравоучительно начал Манус, вертя на пальце тяжелый перстень с сердоликом. — На вашем посту тем более… Кто убил Распутина? Люди. Кто захочет использовать это против нас с вами? Тоже люди. А мы кто — пешки, что ли? Давайте-ка спокойно разберемся, что и как…

Протопопов выслушал это вроде невнимательно, все искал какую-то бумагу. Но вот нашел наконец, положил перед собой, и Манус увидел, что в эту минуту министр вроде бы пришел в себя, в его больших глазах затеплилась живинка…

— Сперва то, что установлено… — Протопопов нервно дернулся в кресле и начал рассказ — Феликс Юсупов…

— Тоже мне фигура, — вставил Манус— Кроме красивой жены, у него за душой ни гривенника…

— Феликс Юсупов… — продолжал Протопопов, — около полуночи свез Распутина к себе во дворец. Это проследил наш агент. Но затем агент совершил оплошность — установив, к сколь высокой особе проследовал его объект, он дальнейшее наблюдение прекратил. Теперь он ссылается на то, что был-де приказ, чтобы возле таких зданий нашими агентами не пахло.

— А был такой приказ? — перебил Манус.

— Говорят, был. Все равно агента под дисциплинарный суд. Дальше: полицейский услышал выстрелы в стороне дворца и увидел отъезжавший от дворца автомобиль.

— Чей? — спросил Манус.

— Неизвестно. Или юсуповский, или великого князя Дмитрия, или Пуришкевича. Ночь была, а агент держался на расстоянии.

— Автомобиль великого князя ваш агент видел?

— Да, но потом, позже, когда полицейский уже смог попасть во дворец. Пуришкевич сразу сказал полицейскому, что они убили Распутина. Полицейский увидел кровь на полу, изъял у Пуришкевича разряженный револьвер. Так что если все сопоставить, он, конечно, убит или тяжело ранен и находится, естественно, без помощи. Или добит где-то в другом месте. После сигнала полицейского во дворец прибыли более крупные чины полиции во главе с градоначальником. Начато расследование, но расследовать-то нечего. Весь вопрос: где Распутин или его труп, увезенный из дворца в автомобиле? Таким образом, в убийстве, кроме этих трех, участвовал кто-то еще, кто увез труп. Минимум два человека. Пока поиски трупа ведут около тысячи человек.

— С царицей не говорили? — спросил Манус.

— Нет.

— Это ошибка.

— Но что я ей скажу? — воскликнул Протопопов и закачался в кресле.

— Хотите меня послушать? — Манус пристально смотрел в темные глаза министра, словно гипнотизировал его… — Бросьте все и поезжайте в Царское Село. Ваше присутствие здесь все равно ничего не даст, а там вы можете спасти все. В том числе и наше с вами дело. Докладывайте царице спокойно, с достоинством, с огромным сочувствием. Ни о каком агенте, которого отдаете под суд, ни слова. Наоборот, агент — герой. Он знал, что Григория Ефимовича увозит князь Юсупов, и в нарушение правила повел слежку. Ну а во дворец он войти не посмел, тем более что он увидел там во дворе автомобиль великого князя Дмитрия.

— Он увидел позже. И не он увидел, а полицейский, — как-то автоматически уточнил Протопопов.

— Когда увидел, неважно. Кто увидел, неважно, — продолжал Манус спокойно и убежденно. — Важно, что увидели ваши люди и не посмели вести слежку за людьми из царской семьи. Был такой приказ. Григория Ефимовича, живого или мертвого, ищут две или, скажите, даже три тысячи человек. Надежд на то, что он будет найден невредимым, мало. Все складывается к тому, что он убит. Вот так вы и докладывайте императрице. А в этом месте потеряйте дар речи. А потом попросите разрешения вместе с ней помолиться за святую душу Григория. А помолившись, включайте гнев против особ царствующей семьи, ставших на путь борьбы с монархом. Скажите ей, какой ошибкой было изъять из вашего министерства охрану Царского Села и лиц царствующей династии и ее друзей.

— Да, да, я ей однажды говорил об этом, — оживился Протопопов, его руки заерзали по столу.