Василий Криптонов - Последний звонок. Том 1

22 мая…

И в заключение. Экстремальный шторм в 8 баллов — так эксперты оценивают нынешнее состояние геомагнитного поля в северных районах Красноярского края. Подобные рекордные показатели были зафиксированы лишь однажды — шестнадцать лет назад. О геомагнитных бурях и их влиянии на жизнь и здоровье человека расскажет метеоролог, профессор Александр Давидович Попов…

— Осторожно, порожек.

Он меня не слышит. Взгляд мутный, челюсть отвисла. Минут через пять-десять ему полегчает. Послезавтра станет похож на человека. К концу недели организм оправится от укола. А в понедельник — по-новой, и так, пока врач не сочтет нужным отменить препарат.

Обычно в процедурной сидит одна медсестра. Пожилая немногословная женщина смотрит на всех одинаково — как на грязь. Ведь если ты хоть какого-то касания к грязи не имеешь — не окажешься в ее владениях.

Сегодня медсестра хмурилась больше обычного. Двигалась резко, дергано, даже слышался скрип зубов. Я видел тому лишь одну причину: в процедурной присутствовал врач. Ему лет сорок пять, полноват, задумчив. Фамилия хорошая для психиатра: Тихонов.

— Подними ногу, — сказал я. — Сам. Давай.

Слова пробились через окутывающий моего подопечного туман. Борис Брик моргнул, опустил взгляд и увидел порожек. У меня замерло сердце. Я ждал, надеялся, верил, что он справится, и, когда его нога переступила на ту сторону, перевел дыхание.

Но это лишь порожек. Крохотная дощечка между процедурной и коридором. Шаг, который не меняет ничего. Борис улыбнулся, перешагнув свой Рубикон. Страшная улыбка. Иногда — примерно раз в неделю — мне кажется, что лучше убить человека, чем доводить до такого состояния.

— Посиди. — Я подвел Бориса к ряду стульев. Он вытаращился на них, не в силах выбрать. А ведь скоро ему отвечать на вопрос посерьезнее, чем «на каком стуле вы бы хотели посидеть пять минут?»

Борис повернулся ко мне:

— М. М-м-м… Ма-ши-на?

— Потом. Мне нужно поговорить с врачом. Ты пока присядь. Хорошо?

Пока он думал, медсестра вышла из процедурной, держа поддон с пустой ампулой и использованным шприцем. Следом показался врач. Посмотрел на нас понимающе, поймал мой взгляд и кивнул на дверь кабинета.

— Хо-ро-шо.

Я отпустил Бориса, и он медленно сел. Уставился в стену стеклянными глазами. Одинокий и пустой. Дешевый пиджак, белая рубашка, галстук, брюки не совсем в тон. Сегодня у него должен быть праздник, а он этого даже не понимает.

Заметив капельку слюны, вытекающую из левого уголка рта Бориса, я отвернулся.

В кабинете Тихонова дымно. Несмотря на открытую форточку (да, в этом древнем здании — рассохшиеся деревянные рамы, и стекла кое-где треснули, подклеены малярным скотчем), дым от сигареты лениво тянулся к потолку.

Врач указал на стул. Я сел, вытащил свои сигареты. Тихонов подвинул пепельницу.

— Знаете, — сказал я, — а ведь это самоубийство.

Врач приподнял брови. Я поджег сигарету, добавил струйку дыма к общему делу.

— То, чем мы с вами сейчас занимаемся. Мы знаем, что курение нас убивает. Но продолжаем. То есть, осознанно убиваем себя. Сделай мы это чуть быстрее, — оказались бы в соответствующем учреждении.

— В морге? — уточнил Тихонов.

Я посмотрел на него, и он улыбнулся. Все он понял.

— Борис Брик не пытался совершить самоубийство , — сказал Тихонов. — Он совершил убийство . И разумные опасения…

— Разумные? — перебил я. — Я просил отсрочку в один-единственный день. Ну что бы изменилось, поставь вы ему этот укол завтра?

— Не знаю. Просто не хочу знать.

Третьей по счету затяжкой я добил сигарету до фильтра. Так всегда, когда зло разбирает.

— Вы, должно быть, охренеть как этим гордитесь.

— Простите?

— Тем, что чего-то не знаете и знать не хотите. А может, все-таки совершите крохотное усилие? Давайте я вам расскажу, что придется пережить мне и другим людям сегодня. Если его вырубит во время церемонии? Если он невесту не узнает? А потом… Как, по-вашему, у них пройдет брачная ночь?

— Никак, полагаю. — Врач затушил окурок и помахал рукой, разгоняя дым. — Но они почти год живут вместе, так что эта конкретная ночь вряд ли имеет большое значение.

Бесполезно что-то говорить этому человеку. Он словно за каменной стеной, напоминает мне самого Брика. Вернее, того, кем он был шестнадцать лет назад, Маленького Принца. Вроде бы вот он, рядом с тобой, но будто откуда-то извне смотрит, оценивает. Изучает.

— Он в лечебнице отлежал пятнадцать лет, — сказал я, чувствуя, что вся энергия из голоса улетучилась. — Под наблюдением специалистов. Ни одного срыва, ни одной попытки навредить себе или другим. Да, он кричал, впадал в истерики, но не больше. Неужели этого не достаточно? Сколько еще он должен терпеть?

Я раздавил в пепельнице окурок и уставился на врача. Какой же он спокойный. Будто заранее мои слова предугадывает.

— Дмитрий Владимирович, иногда мы с Борисом беседуем. Раз в месяц, согласно регламенту. Здесь он получает куда меньше лекарств, чем получал в стационаре, и у него гораздо больше возможностей быть собой. В понедельник утром он является собой в наибольшей степени. На прошлой неделе я спросил, как он отнесется к отсрочке препарата на день.

Вот это неожиданность. Боря мне такого не рассказывал.

Врач, выдержав паузу, продолжил:

— Он испугался самой мысли. А когда я предположил, что вы будете ходатайствовать за такой вариант, попросил, чтобы я отказал по объективным причинам. Извольте, я называю эти объективные причины: Борис, как и большинство душевнобольных людей, зависим от графика. Его жизнь циклична, и как только происходит сбой, он испытывает стресс. Сегодня он женится, и для него это стресс, хотя и позитивный. Но отмени мы препарат, и он может впасть в панику. Что она за собой повлечет?

За окном все та же серость, что и каждый день. Разойдутся ли когда-нибудь эти тучи? Послезавтра Последний звонок, а в учительской до сих пор дебаты, где его проводить: на площади? перед школой? в актовом зале?

— Ценю то, как вы храните врачебную тайну, — сказал я.

Тихонов покачал головой.

— Дмитрий Владимирович, вы расстроены, что Борис пытался скрыть от вас этот разговор. Хотите знать, почему?

— Что, он вам и это рассказал? — Я посмотрел в круглые блестящие очки Тихонова.

Он коротко улыбнулся и повернулся к окну.

— Вы подавляете его, Дмитрий Владимирович. Задаете планку, которой он взять не может, да и не хочет. Я понимаю, вы — педагог, и, наверное, требовательность у вас в крови. Но обычные педагоги не занимаются людьми вроде Бориса. Это совсем другое. Он ценит вашу дружбу, боится вас разочаровать.