Василий Ардамацкий - Последний год

— Ну хорошо, я ринусь в политику, запущу дела, и конкуренты сожрут меня с костями, — рассмеялся Манус.

— На те деньги, что вам стоит газета «Гражданин», можно иметь при себе человека, который будет делать для вас все, что надо, — серьезно ответил Грубин.

Манус внимательно посмотрел на него: неужели он набивается на эту роль? А что? Не взять ли его, в самом деле, в свою упряжку? Лишний умный человек при деле всегда на пользу.

— Не знаю я такого человека, — сказал Манус.

— Найти можно, — ответил Грубин и, неторопливо сняв очки, принялся методично протирать стекла замшевым лоскутком.

Но, как Манус ни старался, Грубин не предложил ему свои услуги, только пообещал помочь в поиске нужного человека.

— Давно хочу у вас спросить… — Манус отодвинул от себя тарелку и вытер губы салфеткой. — Почему вы с вашей мудрой головой так осторожничаете в делах? Я же вижу, у вас острый нюх, вы ведете только верную игру и всегда знаете, у кого козыри, а ставки делаете только минимальные. К примеру, ваше дело с брезентом для армии. Вы же сами его нащупали, и я сразу увидел, что эта сделка может стать грандиозной. А вы сняли с нее первую пенку и отошли. Извините, конечно, что лезу в душу, но в чем дело?

На тонком лице Грубина возникла и застыла сдержанная улыбка. По всей вероятности, Манус хотел предложить ему участие в его делах и этим способом пристегнуть к себе…

— Моя умная жена говорит: у нас денег больше чем достаточно, наследников у нас нет, и я не хочу, чтобы ты променял меня на биржу, — сказал Грубин. — И я с ней полностью согласен. Мы живем счастливо, у нас есть время и средства, чтобы пользоваться радостями жизни. А вы, Игнатий Порфирьевич, относитесь к людям совсем другой школы жизни. В вашей жизни ничего, кроме денег, нет. Я ни разу не видел вас ни в театре, ни в концерте, а ведь в Петербурге все это первоклассно. Но я вовсе не считаю вас темным человеком. Нет. Просто у вас такой грандиозный масштаб дел, когда вы не имеете права позволить себе выключиться хотя бы на час.

— Положим, когда я хочу, я прекрасно выключаюсь, — усмехнулся Манус— Но ходить в театр, смотреть, как там кривляются люди, — занятие не для меня.

— А у нас с женой каждое посещение театра — это праздник.

— Я этого не понимаю, — проворчал Манус— Мне рассказывают про московского купца Третьякова. Закупал картины, галерею какую-то создал. Значит, дохлый он купец и дохлое у него дело.

— А Россия, Игнатий Порфирьевич, за это дохлое дело публично его благодарит. Рос-си-я! Я бы на вашем месте однажды купил бы у какого-нибудь разорившегося помещика дорогую картину и подарил бы ее столичному музею. Эта трата дала бы вам большие дивиденды, в том числе и политические.

— Ну нет, этого вы не дождетесь, — рассмеялся Манус.

— Хотите серьезный разговор? — вдруг спросил Грубин. Улыбка мгновенно слетела с налитого лица Мануса:

— Только этого и жду, тем более мы раньше, по-моему, подошли к важному вопросу.

— Я рад, что вы это заметили… Дорогой Игнатий Порфирьевич, вам пора вкладывать деньги в политику. Роль крупного дельца вы переросли.

— Кто гарантирует проценты с капитала?

— Министры, которых вы возьмете в свои руки.

Они надолго замолчали. Манус покачал усмешливо головой:

— Как покупать поставщиков и прочий такой товар, я знаю. А это?

— Техника та же, — улыбнулся Грубин. — Разве стоить это будет чуть дороже. Но и выигрыш… соответственно…

Николай все-таки тревожился по поводу затеянного им приема рабочей депутации. Он не разделял страхов Фриде- рикса и генерала Воейкова, которые считали, что рабочие могут устроить против него какие-то эксцессы. Воейков даже предлагал во время приема расставить в зале сотню преображенцев. Николай это неуемное усердие высмеял: «Кого же я тогда буду принимать? Преображенцев?»… Нет, нет, в этом он целиком полагается на охранное отделение и свою личную охрану во главе с генералом Спиридовичем. Его тревожило другое — он не знал, как лучше провести этот прием, чтобы не стать мишенью для насмешек в той же Думе.

Он решил посоветоваться об этом с умным Хвостовым.

Хвостов был принят незамедлительно, и вот он уже сидел в кресле перед столом царя.

— Алексей Николаевич, я пригласил вас только по одному вопросу — о приеме мною депутации рабочих…

— Все подготовлено, ваше величество, — отозвался Хвостов. — Даже известны имена членов депутации. Я позволил себе сам решить количество, их будет одиннадцать человек. Больше не надо, ваше величество.

— Да, да, вполне достаточно, если с каждым по два слова сказать, уже нужен целый час.

— Весь регламент приема, ваше величество, тридцать минут.

— Хорошо бы уложиться… Время невероятно дорого.

— Беречь ваше время — моя обязанность.

— Ну а кто же они будут, эти мои гости? Хвостов отыскал в папке нужную бумажку:

— Все они, ваше величество, с вагоноремонтного завода.

— А почему все с одного завода? Эффектней было бы представительство более широкое.

— Ваше величество, вы соизволили высказать пожелание, чтобы этот прием был подготовлен поскорее, а проверка каждого нового депутата потребует времени. Еще соображение такое: этот завод хорошо работает и там уже давно не было никаких беспорядков, так что пусть остальные поймут, что именно поэтому данный завод и удостоен чести послать депутацию.

— Не лишено, не лишено, — задумчиво согласился царь.

— Доложить поименно, ваше величество?

— Ну-ну…

— Возглавит депутацию управляющий заводом потомственный почетный гражданин господин Станков. Личность сильная и ничем не замутненная. Далее идут: мастер из кузнечного цеха Александр Серов, из столярного — Михаил Попов, из механического — Василий Делов и, наконец, из категории недавних крестьян, теперь рабочих: Михаил Кузнецов, Дмитрий Абашкин, Амон Павлов, Прокофий Лебедев, Прокофий Каганов, Иван Рыбак и Николай Бойков. Все, ваше величество.

— А что это там за Каганов?

— Каганов? — Хвостов заглянул в свою бумажку и рассмеялся — Моя ошибка, прошу извинить, ваше величество, я неправильно прочитал: не Каганов, а Качанов. Прокофий Качанов.

— И что это там за имя… Амвон?

— Не Амвон, ваше величество, а Амон. Представьте, есть такое имя, проверили по святцам.

— Чего только нет в России, — тихо посмеялся царь.

— Все есть, ваше величество! Как в Греции! — улыбнулся Хвостов.

— А при чем тут Греция? — нахмурился царь.

— Это в пьесе господина Чехова «Свадьба» один грек то и дело повторяет за пьяным столом, что у них в Греции все есть…

Царь рассмеялся:

— Конечно, где-где, а уж в Греции все есть… Но почему так много недавних крестьян?

— Не случайно, ваше величество. Эти еще не прошли, так сказать, пролетарского образования, и они не будут особо разговорчивы…