Василий Ардамацкий - Последний год

Завтрак был подан в их апартаменты. Мимолетный разговор о дорожных впечатлениях. Мадам Вивиани скорбным голосом рассказала, как ей всю дорогу было страшно и как она всякий раз вздрагивала, услышав немецкую речь убийц ее сына. Жена посла, взяв ее за руку, сказала, что война страшна, раз она отнимает у нас детей. Мадам Вивиани согласно опустила голову и промокнула глаза кружевным платочком.

Постепенно дамы повели свой разговор, а мужчины занялись делом.

— Мы приехали с целью выяснить военные и общественные ресурсы России и попытаться, на опыте Франции, помочь ей активизировать военное производство, — вполголоса говорил Палеологу Вивиани.

— Тут кое-что можно сделать, — обронил посол.

— Затем мы будем настаивать на посылке во Францию не менее четырехсот тысяч русских солдат.

— А это нереально, — твердо произнес Палеолог. — Даже называть эту цифру Алексееву или царю я бы не советовал, оба они при каждом случае не устают говорить о напряженном положении с резервами, а назвать эту цифру сейчас, когда они готовят новое большое наступление, было бы крайней неосторожностью, это вызовет большое раздражение.

— А на что же тут можно рассчитывать? — деловито спросил Тома.

— При особой вашей настойчивости тысяч на пятьдесят, не больше.

— Хоть что-нибудь, — усмехнулся Тома. — И вообще тут главный аспект психологический: смотрите, французы, русские рядом с вами — воевать надо лучше, — он тихо рассмеялся.

— Далее, мы будем рекомендовать пойти на уступки Румынии, чтобы она как можно скорее выступила на нашей стороне, — сказал Вивиани.

— Здесь вы ничего конкретного не добьетесь, — убежденно сказал Палеолог. — Они ответят вам то, что я уже давно слышу от них: мол, тут главные затруднения не в Петрограде, а в Бухаресте и что они не могут пообещать Румынии воевать вместо нее…

— Не лишено, — усмехнулся Тома. — Но будет важна даже одна постановка этого вопроса. И, наконец, проблема Польши, ее государственности.

— Рекомендую этот вопрос поднимать, когда уже сделаете все остальное. И говорить об этом следует сверхосторожно.

— А если их пугнуть возможностью предоставления Польше автономии немцами? — спросил Тома.

— Вряд ли испугаются, они достаточно хорошо осведомлены о традиционной польской ненависти к Германии.

Вивиани строго и чуть насмешливо смотрит на Палеолога:

— Я вижу, вас тут сделали пессимистом?

— Просто я тут кое-что знаю, — ответил посол.

— Многое, я думаю, прояснится у царя, — заключил разговор Тома.

Поездка в правительственном салон-вагоне по царскосельской железной дороге прошла в приятном Палеологу легком разговоре о Франции. Вивиани с юмором рассказывал о жизни Парижа, о новостях высшего света. Послу хотелось узнать о многом, и они не заметили, как перед окнами вагона оказался царский павильон станции. Здесь их ждали два закрытых экипажа. В один сели Па-леолог и Тома, в другой Вивиани и встречавший их главный церемониймейстер двора. Тома с любопытством смотрел в окошко кареты и вдруг, откинувшись на спинку сиденья, рассмеялся:

— Невероятно! Я, социалист Тома, сейчас предстану перед русским самодержцем! Не-ве-ро-ят-но! — Он помолчал, задумался и спросил — Я смогу увидеться с русским социалистом Бурцевым?

— Не надо на этом настаивать, — холодно ответил посол. — Он считается смертельным врагом царя, и просьба о свидании с ним может перечеркнуть весь ваш визит.

— Но почему? Они же по просьбе Франции вернули его из сибирской ссылки?

— Я сам занимался этим и пребывал при этом в щекотливейшем положении, которого вам лучше избежать.

— Но что же я скажу своей партии, когда вернусь? — спросил Тома. — Что социалистов в России нет? Кто мне поверит?

Палеолог чуть не сказал, что таких, как он, социалистов в России действительно нет, но удержался и сказал, не скрывая раздражения:

— Еще раз говорю вам — не поднимайте этот вопрос…

От подъезда Александровского дворца одна за другой отъезжали кареты и экипажи с замысловатыми золочеными вензелями на дверцах, и французские гости вынуждены были в стороне переждать разъезд. Церемониймейстер объяснил, что сегодня именины царицы и сейчас уезжают ее гости — лица царской фамилии.

Отъезжающие толпились и в вестибюле дворца: золотое шитье мундиров, дорогие меха, сверкание драгоценностей, легкий говор по-французски. Тома и Вивиани смотрели на все это с огромным любопытством, не замечая, что иные гости, наверно зная, кто они такие, смотрели на них с презрительным любопытством.

Тома, Вивиани и Палеолога провели в Угловой зал, высокие окна которого выходили в парк, где под ярким солнцем лужайки светились нежной зеленью. Вивиани все, что видел, старался запомнить — он обещал дать газете социалистов подробные очерки о своем путешествии в Россию.

В зал вошел Николай. Он был в полковничьем кителе, на груди, кроме обычно носимого им Георгиевского креста, поблескивал еще и военный крест Франции, явно надетый для этого приема.

Палеолог представил царю его гостей, не уточняя, конечно, что они социалисты. Царь пожал им руки и, сделав шаг назад, стоял перед ними руки по швам. Неловкая пауза. Николай улыбнулся и потрогал рукой на своей груди французский крест:

— Как видите, я ношу ваш военный крест, хотя я его не заслужил…

— Не заслужили? Как можно? — восторженно возмутился Вивиани…

— Конечно, не заслужил, — совершенно серьезно ответил Николай. — Ведь такой крест дается героям Вердена, а я там и близко не был. — Если бы он при этом не улыбнулся, французы не знали бы, что им сказать, а уточнять, что награда эта чисто символическая, было бы бестактно, притом понадобилось бы напомнить о великом вкладе России в эту войну, а это уж совсем некстати, учитывая, что через минуту они начнут излагать монарху свои просьбы о новых вкладах.

Царь сделал жест рукой, приглашая гостей к круглому столу, возле которого стояли четыре кресла. Беседу начал Палеолог:

— Ваше величество, господа Тома и Вивиани приехали со столь важными намерениями, что они счастливы благосклонно предоставленной вами возможности видеть вас и говорить с вами, ибо никто другой ответить на их вопросы не сможет.

На лице Николая мелькнула тень недовольства:

— Почему же? Представители дружественной и героической Франции везде у нас встретят и понимание, и исконное расположение…

Это было почти отказом вступать сейчас в переговоры. Мгновенно заговорил Вивиани. Он информировал царя о целях визита, но сделал это очень искусно, потопив все его конкретности в подкупающем красноречии. Великолепный французский язык, доверительная интонация, яркая образность речи — в ход были пущены все приемы ораторского искусства. Словно позабыв о своих конкретных задачах и просьбах, он красочно рисовал образ героической, окровавленной Франции, а в подтекст уходила мысль, что Франция достойно выполняет свой союзнический долг и что ей нельзя не помочь, если она этой помощи попросит. Под конец Вивиани припас душещипательный рассказ о французском солдате, который, умирая от раны, полученной при штурме Вердена, умолял своего капрала сообщить в Россию, что он во имя общей победы воевал как положено солдату Франции. Когда Вивиани рассказы вал это, глаза его наполнились влагой, заблестели, да и Николай явно растрогался и взволнованно воскликнул: