Василий Ардамацкий - Последний год

Над Петроградом замер теплый и тихий июльский полдень. Даже серая гранитная Нева, словно потеплев, расправила свои вечные морщины и стеклянно отражала стоящие на набережной дворцы и особняки. Бьюкенен всегда просил шофера ехать по набережной медленней. Вот и сейчас он любовался невской панорамой, словно врезанной в блекло-голубое небо. Распластанная на том берегу громада Петропавловской крепости с ее бастионами, башнями, шпилями, а чуть правей и дальше всплывают голубые купола мечети. А на этом берегу — парад дворцов. Зимний с его легкими линиями, будто нарисованный летучей кистью в две краски, — главная резиденция царя, ныне почти им забытая, а еще совсем недавно Бьюкенен бывал здесь на пышных приемах… За окном автомобиля как кружевная лента — ограда Летнего сада, за которой в зеленой тени беломраморные боги… А потом дворец за дворцом, и на каждый гляди — не наглядишься. Вдруг Бьюкенен впервые подумал, что его посольству отведен самый невзрачный…

На душе у английского посла тягостно и тревожно, все идет не так, как хотелось, как ждалось. У него такое ощущение, будто и он и его посольство работают впустую, а в это время в Петрограде происходят одно за другим события, враждебные Англии. И все выше поднимают голову пронемецкие силы, и все это совсем не случайно и тесно взаимосвязано. А люди государственной власти, кроме разве одного Сазонова, не видят или не хотят этого видеть. Даже царь, который всегда ему верил, на последней аудиенции сказал ему, что чрезвычайно нежелательно искусственно создавать атмосферу недоверия.

Сейчас Бьюкенен возвращался с островов, где он должен был встретиться с великим князем Николаем Михайловичем. Князь позвонил ему в воскресенье и сообщил, что в среду яхт-клуб устраивает на островах смотр яхт и что он будет рад показать ему свою яхту, построенную в Швеции.

Последнее время они встречались все реже, и Бьюкенен понимал, в чем дело: очевидно, великий князь узнал, что царица стала относиться к Бьюкенену резко отрицательно, и решил лишний раз не рисковать. В данном же случае великий князь, по-видимому, умышленно решил встретиться на глазах у всех, чтобы подчеркнуть, что ничего тайного в их знакомстве нет… Еще год назад в их отношениях ничего подобного не могло быть.

По дороге на острова, видя очереди у продовольственных магазинов, и потом там, на островах, проезжая мимо растянувшейся возле дороги вереницы автомобилей и карет, ожидавших своих хозяев, Бьюкенен думал о непостижимой бестактности русской знати, не понимающей, как она выглядит в глазах простых людей. Вот и сегодня совсем не ко времени придуман этот яхт-праздник…

На площадке возле причалов для яхт толпились гости. Дамы в шикарных прогулочных нарядах, широкополых кружевных шляпах, мужчины в летних светлых визитках, шляпах-канотье и с непременным черным зонтиком, как с тростью. «Английская мода — хоть что-нибудь во имя союзничества», — горько усмехнулся Бьюкенен…

Яхт-клуб был узкокастовым заведением высшей аристократии, объединявшим лиц «голубой крови» и избранной судьбы. Открытые мероприятия клуба неизменно собирали особую публику. Сюда тянулись и люди богатые, но не имеющие знатного происхождения, и безденежные аристократы со звонкими именами и званиями. И тем и другим присутствие здесь давало право потом, в своем кругу, рассказывать о яхт-клубе и о том, кого они там видели, были, так сказать, вместе с ними… Боже, зачем им это сейчас?

Все же кто-то сообразил — смотр яхт отменили. Публика начала разъезжаться. Великий князь Николай Михайлович, очевидно, об отмене смотра знал заранее и не приехал.

Бьюкенен отправился домой. Насладившись невской панорамой, он совсем было успокоился, но ненадолго. У подъезда посольства его встретил секретарь, который, открывая перед ним дверь, шепнул:

— В приемной вас ждет господин Нератов…

«Что-то случилось», — подумал посол и, приглаживая свои волнистые волосы, заторопился по лестнице на второй этаж… Вспомнил, что автомобиля Нератова у подъезда не было, значит, он пришел пешком, делал он это, только когда хотел подчеркнуть неофициальный характер посещения посольства.

Из просторной, но казенно неуютной приемной они прошли в кабинет Быокенена и уселись в глубокие кресла возле холодного камина, закрытого бронзовой решеткой. Бьюкенен, не скрывая тревоги, смотрел в сухое, бесстрастное лицо Нератова и ждал…

— Уезжая в отпуск, Сергей Дмитриевич просил меня в случае, того заслуживающем, связываться с вами и господином Па-леологом, — начал Нератов, как всегда, негромким голосом. — Но господин Палеолог уехал в Сестрорецк на открытие госпиталя, и когда вернется, неизвестно. А дело не терпит…

Бьюкенен машинально, точно ожидая удара, прикрыл свои большие глаза.

Выждав немного, Нератов сказал:

— Я располагаю сведениями о скорой отставке Сергея Дмитриевича Сазонова. Это может произойти еще до его возвращения из отпуска.

Красивое мужественное лицо Бьюкенена исказила гримаса боли.

— Не может этого быть… — тихо сказал он. То, что он сейчас услышал, не просто неприятность, к которым он последнее время привык. Это несчастье, размер и последствия которого сейчас невозможно осмыслить.

— Сведения точные? — машинально спросил он.

— Абсолютно. Мой человек видел уже отпечатанное письмо государя Сергею Дмитриевичу… Отмечаются его большие заслуги, а затем по состоянию здоровья… крайнее переутомление… и так далее. Отставка и включение в государственный совет. Завтра это письмо дадут на подпись…

Бьюкенен встал и, быстро переступая крепкими ногами, стал ходить по кабинету. Несчастье вырастало перед ним во весь свой рост. Если говорить все до конца, он терял абсолютно надежную и абсолютно незаменимую опору во всем, что было связано с международной политикой России.

Бьюкенен остановился, вопросительно глядя на Нератова:

— Какой истинный повод?

— Здоровье…

— Какое, к черту, здоровье? Сергей Дмитриевич здоровее всех министров.

— Однако здоровье, — устало повторил Нератов. Бьюкенен тяжело опустился в кресло, низко склонил седую голову.

Длинную, томительную паузу методично, по секундам отсчитывал маятник больших часов.

— Остановить это можно? — спросил Бьюкенен.

— Кто это может сделать? Вы же понимаете, это идет от царицы.

— А если я… Палеолог… На правах послов союзных держав… обратимся непосредственно к его величеству? — Бьюкенен решительно встал, точно он собрался сейчас же отправиться к царю. — Ведь Сазонов не просто еще один министр. С ним связано все, что касается нашего союзничества. В Лондоне это встретят… нет, я даже не могу себе представить, какое впечатление это произведет у нас… Я и Палеолог незамедлительно обратимся к царю и скажем ему все, что думаем об этом.