Рабиндранат Тагор - Крушение

Как только пароход сел на мель, Комола для пополнения своей опустевшей кладовой послала Умеша в деревню. У нее еще осталось немного денег из тех, что дал Ромеш, провожая ее в школу. Их-то и потратила она на гхи [21] Гхи — топленое масло. и муку.

— А ты чего бы хотел поесть, Умеш? — спросила Комола мальчика.

— У торговца молоком, госпожа, я видел хороший творог, а у нас есть бананы. Если еще купить на одну-две пайсы [22] Пайса — мелкая индийская монета, около копейки. молотого рису, я сумел бы сегодня приготовить отличное блюдо, — ответил мальчик.

Комола сама разделяла эту его страсть к подобному лакомству.

— Осталось у тебя хоть немножко денег, Умеш? — спросила она.

— Совсем ничего, мать.

Это поставило ее в сильное затруднение. Девушка представить себе не могла, как решиться сказать Ромешу, что ей нужны деньги. Немного погодя она проговорила:

— Сегодня на сладкое не хватит, но ты не расстраивайся, у нас есть лучи. Пойдем замесим тесто.

— Так ведь я же говорю, мать, что видел еще и хороший творог. С этим-то как быть?

— Послушай, Умеш, когда сегодня господин сядет есть, ты и допроси у него денег на покупки.

Ромеш уже сидел и ел, когда к нему приблизился Умеш, смущенно почесывая в затылке. Когда Ромеш взглянул на него, мальчик бессвязно пролепетал:

— Мать… насчет денег… на покупки…

Только тут впервые пришло юноше в голову, что ведь для приготовления пищи нужны деньги и волшебная лампа Аладина в этом не поможет.

— У тебя же совсем нет денег, Комола, — озабоченно сказал он. — Почему ты сама мне об этом не напомнишь?

Девушка молча приняла на себя эту вину.

После ужина Ромеш вручил ей небольшую шкатулку и произнес:

— С сегодняшнего дня складывай сюда все свои драгоценности и деньги.

Успокоясь на том, что теперь все бремя домашних хлопот переложено на плечи Комолы, он снова встал у палубных поручней, устремив взор на запад, где край небосвода прямо на глазах погружался в темноту.

Умеш приготовил себе, наконец, кушанье из творога, бананов и риса, а Комола, стоя перед мальчиком, подробно расспрашивала о его жизни.

В семье его властвовала мачеха, и жилось ему там очень тяжело. Умеш убежал из дому и направлялся теперь в Бенарес к деду его матери.

— Если ты оставишь меня при себе, мать, я никуда больше не поеду, — заключил он.

Материнский инстинкт, заговоривший в каких-то тайниках сердца Комолы, откликнулся на эту трогательную просьбу мальчика-сироты, и она ласково сказала:

— Очень хорошо, Умеш, ты поедешь с нами.

Сплошная, словно проведенная тушью, полоса берегового кустарника казалась темной каймой на парчовом одеянии невесты-ночи. В угасающих лучах заходящего солнца потянулась на ночлег к тихим озеркам стая диких уток, весь день кормившаяся возле деревни. Утих гомон ворон, устроившихся в своих гнездах. На реке не осталось ни одной лодки, только тихо тянули бечевой большой парусник, и его темный силуэт резко выделялся на золотисто-зеленой поверхности реки.

Ромеш передвинул свое плетеное кресло на нос корабля, залитый ясным светом молодого месяца.

С западного края неба исчезли последние золотые отблески вечерней зари, и весь огромный мир как бы растворился, прикрытый волшебной пеленой лунного света.

«Хем! Хем!» — мысленно повторял Ромеш. Это имя было для него как нежное прикосновение, оно не уходило из его сердца. При одном его звуке казалось, будто страдальчески заглянули ему в лицо чьи-то обведенные тенью, затуманенные безмерной нежностью глаза. Ромеш вздрогнул, на глаза его навернулись слезы.

Перед ним пронеслась вся его жизнь за последние два года. Вспомнился первый день знакомства с Хемнолини. Он и не знал тогда, что этому дню суждено занять такое место в его судьбе. Когда Джогендро привел его впервые к ним в дом и смущенный юноша увидел за чайным столом Хемнолини, он почувствовал себя в страшной опасности. Но мало-помалу застенчивость его прошла, они привыкли друг к другу, и узы этой привычки постепенно превратили Ромеша в пленника. Казалось, все написанные о любви стихи, которые ему доводилось читать, посвящены одной Хемнолини. «Я люблю», — повторял он себе, переполненный гордостью. Товарищам приходилось перед экзаменами вызубривать наизусть сюжеты любовных поэм, а он, Ромеш, любил в самом деле, и в этом было его преимущество перед ними. Вспоминая все это сейчас, Ромеш понял, что в то время он стоял только в преддверии любви. И лишь когда так неожиданно появившаяся Комола непоправимо усложнила его жизнь, любовь его, пройдя через тяжелые испытания, окрепла, проснулась и ожила.

Склонив голову на руки, Ромеш думал о том, что перед ним еще целая жизнь, существование, полное сердечных томлений, бытие человека, запутавшегося в крепких сетях безысходности. Неужели у него не хватит сил разорвать их?

В порыве твердой решимости юноша поднял голову и внезапно увидел Комолу. Она стояла, облокотившись на спинку соседнего кресла.

— Ты спал? Я тебя разбудила? — испуганно спросила девушка.

Видя, что, охваченная раскаянием, она уже собирается уйти, Ромеш поспешно остановил ее:

— Нет, нет, Комола, я не спал. Сядь, я хочу рассказать тебе сказку.

Услышав про сказку, девушка обрадовалась и мигом придвинула к нему свое кресло. Ромеш сказал себе, что теперь настал момент, когда совершенно необходимо все рассказать ей. Но не в силах нанести такой удар слишком неожиданно, он и пообещал ей сказку.

— Жило когда-то одно воинственное племя, — начал он. — Оно…

— Когда же именно? Очень, очень давно?

— Да, давным-давно. Тебя тогда еще и на свете не было.

— А ты уже успел родиться! Подумайте, какой старик нашелся! Ну, дальше?

— У людей этого племени существовал обычай: сами они никогда не присутствовали на свадебном обряде, а посылали невесте свой меч. Девушку обручали с мечом, потом привозили в дом жениха и только тогда устраивали настоящую свадьбу.

— Ой, как нехорошо! Что за странная форма брака!

— Мне тоже не нравится этот обычай, но тут уж я ничего не могу поделать. Воины, о которых я рассказываю, считали для себя унизительным приезжать в дом к невесте и там обручаться. Раджа — о нем и пойдет сейчас речь — принадлежал к тому же племени. Однажды он….

— Ты еще не сказал, где он правил.

— Он был раджой в стране Мадура. Так вот, однажды этот раджа…

— Сначала назови его имя.

Комоле хотелось знать все подробности, — тут уж нельзя упустить ни одной мелочи. Если бы Ромеш мог это предвидеть, он тщательно подготовился бы заранее. Ему пришлось убедиться, что как бы ни увлекал Комолу рассказ, она нигде не потерпит обмана или неточности.

Чуть помешкав с ответом на столь неожиданный вопрос, Ромеш продолжал: