Рабиндранат Тагор - Крушение

— При одной мысли потерять все у меня пропадает всякая решимость, — призналась Комола. — Однако я понимаю, что ты хочешь сказать. Что бы ни сулило мне будущее, я не должна ничего скрывать. Он узнает обо мне все!

И Комола крепко сжала руки.

— Может, ты хочешь, чтобы это сделал за тебя кто-нибудь другой? — ласково спросила Хемнолини.

Девушка энергично покачала головой.

— Нет, нет! Нельзя, чтобы он услышал это от кого-либо постороннего. Я сама должна сказать ему о себе. И я смогу это сделать!

— Это будет лучше всего, — согласилась Хемнолини. — Не знаю, встретимся ли мы с тобой еще. Я пришла сообщить тебе, что мы уезжаем.

— Куда?

— В Калькутту. Не стану тебя больше задерживать; с утра тебе предстоит много дел. Не забывай свою сестру.

— Ты мне напишешь? — попросила Комола, схватив Хемнолини за руку.

— Конечно, напишу.

— В письмах ты станешь давать мне советы, как поступать. Я знаю, твои письма придадут мне силы.

Хемнолини улыбнулась.

— Об этом тебе беспокоиться не стоит! У тебя будет советник получше меня.

Сегодня Комола чувствовала в душе жалость к Хемнолини. Спокойное лицо девушки было печально; глядя на нее, хотелось плакать. И в то же время в Хемнолини было что-то неприступное, что мешало Комоле продолжать с ней разговор и расспрашивать ее. Хотя она открыла сегодня Хемнолини свою тайну, последняя вела себя очень сдержанно и ушла, исполненная безграничной печали и самоотречения, как будто вечные сумерки окутали ее душу.

Весь день во время, работы Комола слышала ее голос и видела перед собой ее спокойные, ласковые глаза. Девушка ничего не знала о жизни Хемнолини, кроме того, что ее помолвка с Нолинакхой расстроилась.

Утром Хемнолини принесла им корзину цветов из своего сада. Выкупавшись, Комола села плести из них гирлянду. Пришла к ней и Хемонкори и села рядом.

— Ах, моя девочка! — тяжело вздыхала она. — Сегодня, когда Хем простилась со мной и ушла, не могу даже выразить, что творилось у меня на душе. Ведь она все-таки очень милая девушка. Я уже теперь думаю, что было бы большим счастьем, если бы она стала моей невесткой. Но все это позади!.. Совершенно немыслимо понять моего сына. Лишь ему ведомо, что заставило его изменить свое решение.

Хемонкори не хотела сознаться, что в конце концов она сама воспротивилась этому браку.

Услышав шаги за дверью, она крикнула:

— Это ты, Нолин?

Комола поспешно подобрала гирлянду и цветы в край своего сари и накинула на голову покрывало.

B комнату вошел Нолинакха.

— Только что здесь были Хем с отцом. Ты их видел? — спросила Хемонкори.

— Да, я их только что проводил.

— Как хочешь, дорогой, но такие девушки, как Хем, встречаются редко, — сказала Хемонкори таким тоном, словно Нолинакха всегда ей возражал.

Сын только улыбнулся.

— А ты еще и улыбаешься!.. Я добилась для тебя согласия Хем, зашла так далеко, что дала ей даже свое благословение. Но ты воспротивился и все разрушил. Не жалеешь теперь об этом?

Нолинакха с испугом взглянул на Комолу. Любящие глаза девушки были устремлены на него. Встретившись с ним взглядом, она смущенно потупилась.

— Ты считаешь своего сына, ма, завидным женихом. Но трудно полюбить такого неинтересного и угрюмого человека, как я.

При этих словах Комола снова вскинула глаза на Нолинакху и увидела его смеющийся, обращенный к ней взгляд. Девушка вновь подумала, что единственное для нее сейчас спасение — бегство.

— Иди лучше к себе. И чего ты только не болтаешь, Нолин. Сердишь меня, — сказала Хемонкори сыну.

Оставшись одна, Комола сплела из цветов Хемнолини большую гирлянду, положила ее обратно в корзину, побрызгала цветы водой и отнесла в кабинет Нолинакхи. При мысли, что эти цветы были прощальным подарком Хемнолини, глаза ее наполнились слезами.

Вернувшись к себе в комнату, девушка принялась раздумывать, что бы мог значить этот взгляд Нолинакхи? Что он о ней думает? Ей казалось, что он разгадал ее сокровенные мысли. Раньше, когда ей, почти не приходилось его видеть, было лучше. А теперь она то и дело попадает в затруднительное положение. Это наказание за то, что она скрывает от него правду.

«Наверно, Нолинакха думает: «Откуда взяла мать эту Харидаси? Я не видывал особы более нескромной», — мучилась про себя Комола. — Ужасно, если он хоть на секунду будет обо мне такого мнения».

В эту ночь, ложась спать, Комола твердо решила, что на следующий же день откроется ему во что бы то ни стало. А там — будь, что будет.

Встав на рассвете, Комола пошла выкупаться. Она ежедневно приносила с собой с Ганга небольшой кувшин с речной водой и, прежде чем приняться за работу, мыла и приводила в порядок кабинет Нолинакхи. Сегодня, как всегда, по возвращении с купанья, она вошла в его кабинет, но застала в нем самого хозяина комнаты, чего раньше в такой ранний час никогда не случалось. Огорченная, что помешали ее уборке, она тихо побрела назад. Но, пройдя несколько шагов, вдруг остановилась и о чем-то задумалась. Затем медленно повернула назад и застыла у дверей кабинета. Девушка сама не заметила, сколько времени, словно тень, простояла она тут, у дверей. Неожиданно она увидела вышедшего из комнаты Нолинакху, который остановился против нее. В то же мгновенье Комола упала на колени и приникла головой к его ногам, так что по ним рассыпались ее длинные, влажные от купанья волосы. Поднявшись затем с колен, девушка замерла перед ним, неподвижная, как статуя. Она не заметила, что покрывало упало с ее головы, не чувствовала, что Нолинакха пристально смотрит на нее. Все ее опасения исчезли, ее словно озарил свет вдохновения. Твердым, недрогнувшим голосом она произнесла:

— Я — Комола.

Но звук собственного голоса произвел на нее такое действие, будто рухнули горы. Вся ее целеустремленная решимость разом исчезла. Девушка задрожала всем телом и опустила голову. У нее не хватало сил сдвинуться ни на шаг, хотя оставаться на месте было очень мучительно. Ее воля целиком ушла на то, чтобы сказать: «Я — Комола», и простереться у его ног. Она не знала теперь, куда спрятаться от стыда, и лишь надеялась на милосердие Нолинакхи.

Нолинакха медленно взял ее руки в свои.

— Я знаю — ты моя Комола. Идем со мной.

Он привел ее к себе в кабинет и обвил шею девушки ею же сплетенной гирляндой.

— Поблагодарим всевышнего, — сказал Нолинакха.

И в тот момент, когда оба встали рядом на колени и прикоснулись челом к беломраморному полу, в окно ворвались утренние солнечные лучи и озарили их склоненные головы.

Поднявшись с поклона, Комола снова взяла прах от ног Нолинакхи и почувствовала, что стыд уже больше ее не терзает. Великий, безграничный цокой, воцарившийся в ее сознании, сливался с радостным и ясным светом щедрого утреннего солнца. Великая любовь переполнила ее сердце. Ей казалось, что в теплых лучах ее счастья искрится весь мир.