Алесь Адамович - Я из огненной деревни…

Пошли в лес, снег целый день шел. Проходили до вечера, а вечером пришли сюда, поглядеть, что тут есть.

Ну, конечно, пришли в деревню… Я уже ничего… Все у меня распухло, ничего не слышал, так брел, кровь шла, ни кушать ничего, только попить.

Пришел домой, трупы разобрал, понаходил своих детей.

Четверо убитых, одна девочка и три мальчика.

И жена…»

В Гародках, что в Дятловском районе Гродненской области, — там уже иначе делали. Приехали, оцепили деревню, обставили пулеметами: никуда не удерешь. И тогда начали ходить по хатам и приказывать, чтобы люди шли па проверку паспортов. И надо только, вспоминает Иван Викентьевич Гародка, взять из дому семейный список В западно-белорусских деревнях, что ближе к «рейху», был введен такой контроль: на каждой хате — семейный список. Чтобы никого чужого! Всех по именам назвать. Вынесли стол, скамьи поставили: совсем «мирная» бюрократическая акция.

«…Сами стали с автоматами, — рассказывает Иван Гародка. — И немец спрашивает у солтыса [79] Солтыс (польск.) — сельский староста по-польски:

— Будут квартиры нам? Солтыс говорит:

— Будут.

И они тогда, в тот момент давай стрелять. Пока он не сказал про эти квартиры — они не стреляли. Это знак у них был такой, команда. А солтыс, он не знал. И его тоже убили. И братьев его убили, и женку, и детей, всех…

Как они давай стрелять, так я давай бежать.

Мы втроем тогда спаслись…

А потом деревню нашу сожгли. В Гародках убили тогда триста шестьдесят душ. А в нашей семье батьку убили (мать раньше померла), три сестры убили, и братишка был еще малый…»

А в Хотепове Смолевичского района Минской области еще по-другому: пришли, разбрелись по улице, но так, что у каждой хаты оказалось по три карателя. В деревню людей пускали, пока не набралось «достаточно», «сколько надо». Тогда — две ракеты, и каждая тройка вошла в «свою» хату и убила «свою» семью.

«…На каждом дворе поставили по три человека — чтобы в этот же момент перебить людей. У каждой хаты. Столько их тогда наехало! Скотину они уже забрали, погнали. Это уже другие, а они дали две ракеты, в том конце и в том. А потом в хату входят и убивают детей и всех, какие там старухи… У меня вот убили мать, убили жену, убили трое детей. Сын был с тридцать шестого, дочка с тридцать восьмого и с сорокового один, маленький был. В углу это… Патроны там, и все… Все там лежало. Я пришел потом и только трупы своих закопал. Пожгли. Только которые не сгоревши. Жена, мать еще… А детей — одни кости пособирали.

Сто восемьдесят человек убили…»

( Иван Васильевич Лихтарович, житель деревни Хотеново.)

В Засовье на Логойщине каратели переночевали, устроили даже вечеринку под губные гармоники, а раненько пошли по хатам: матери, женщины управлялись около печи — их первыми стреляли, а затем заходили туда, где спали дети…

Вот как рассказывает об этом Сабина Петровна Шуплецова.

«…Пришли немцы в нашу деревню, и тут они переночевали, а раненько — еще некоторые люди и спали — начали убивать. А вечером они никому ничего не говорили. Убивали в хатах, и тех людей, у кого ночевали, тоже поубивали — пошло заодно. Я была у соседей. И говорили, что в Германию будут брать, а если кто из молодежи убежит, то убьют стариков. Не хотелось, чтобы пострадали наши старики. Ну, вот я к одной девушке пошла: если уже в Германию придется ехать, дак чтоб Уже вдвоем. Только мы немного побыли у них, идут немцы уже убивать. Идут втроем к ним в хату, а один немец Стоял на улице. Я шла, а он спросил только у меня, где мой дом. А я говорю: „Вон“.

Вопрос : — А на каком языке он спрашивал?

— Ну, говорил-то он по-нашему, но видно было, немец, речь его не такая.

Я пошла домой… Глядим — горит село. Давай же будем уже утекать. И вот мы бежим улицей. А там немец увидел, что мы бежим — за хатой он прятался — пулемет вкопанный был. Мы этого немца увидели и другой дорогой побежали. Добежали до пуни. Там речечка.

Тогда два хлопца говорят моей уже матери:

— Теточка, давайте будем топиться.

Там речечка маленькая была. А моя мама говорит:

— Детки, будем проситься, а може, как отпросимся. Немец выстрелил по нам и вернулся. А потом уже из пулемета как стали стрелять по нам. Меня ранили, было. Ну, и мы полетели в болото…

Хлопцы еще были малые.

И речка небольшая была — теперь ее уже совсем нема…»

В Студёнке Быховского района — окружили раненько, проехали по деревне на машинах, даже с орудиями, до полудня пробыли около ветряка на отшибе, а потом уже строем пошли по улице. По два, по три отделялись от колонны, шли во дворы.

— Заходи в хату! Ложись!..

Убив полтысячи жителей Студенки, переехали в соседний поселочек Студенец. Пока мыли у колодца руки, садились пить-есть, — работала авиация: Студенку жгли с самолетов, которым каратели перед тем дали сигнал из орудия. Каратели, конечно, могли и сами зажечь, как обычно и делалось. Однако захотелось вот так. Проверить, что более эффективно. Да и психологический момент — показать технику, мощь. Показали и вернулись в Студенку — дожигать то, что от авиатехники не сгорело.

(Из рассказа Лидии Карповны Артемовой.)

Как одинаково страшно, как бы механически и в то же время с садистской ухмылкой все это делалось — в разных деревнях и в разных местностях. Как смаковали они свои «находки», «варианты», как бы выхваляясь один перед другим. Где — в огонь, где — в яму или в колодец, где — «документы проверяем», где — «в Германию повезем!».

«…Это 28 мая, в два часа дня, убивали людей.

Позвали нас…

Ну, приказали на собрание. Я в хате была. „Паспорта менять“.

Ну, мы все и пошли. Ту сторону поубивали уже, тот конец, а этот, наш конец, еще не знал. Говорят, что на собрание, все и пошли.

Приходим на этот двор, а уже люди лежат убитые. Нас туда и привели. Так вот сарай стоял, баня тут. Там стояли эти трое, которые специально убивали людей. С автоматами. У них — кожаные рукавицы. Голые, в майках, и в рукавицах. А рукавицы вот такие — длинные (показывает)…

Ну, как они убивали? Били в головы… Я сама видела, как мать убили, невестку, дитя — всех…

Ну, меня немец отбросил в сторону, перебросил на другую сторону… Это нас, молодых, которых в Германию…»

( Антонина Ивановна Икан. Иканы Борисовского района Минской области.)

И «изобретательные» они были на «варианты», и одновременно, если видели, что жертвы уже в их руках, не очень и скрывали свои намерения: «На собрание!», «Паспорта менять». А люди уже знают, слышали про те жуткие «собрания», про «отправку на работы»…

В этих вариантах — что? И в этих издевательских «собраниях», «паспортах»? Утонченный садизм палачей, хитрость, надругательство.

Однако и что-то еще… Что записывалось, отмечалось в отчетах фюреров «айнзатцкоманд», «зондеркоманд» и что собиралось, изучалось в верхах — в Берлине.