Самсон Шляху - Надежный человек

Встретившись в назначенном месте с Зуграву, он стал торопливо, бегло излагать все, что следовало тому сказать.

Он думал, что обратная дорога будет спокойнее, однако в какую‑то минуту перед ним оказался — будто из-под земли вырос — здоровенный мужчина, ударивший его чем‑то тяжелым по голове. Сразу же появился и другой — заломив кельнеру руки за спину, он также набросился на него.

— Вот тебе, гадина! Будешь помнить Мындряцэ! — едва разобрал он сквозь скрежет зубов слова агента, молотившего его кулаками по спине.

Тудораке связали руки, еще раз ударили меж лопаток и велели идти вперед. В тюрьме он оказался в «салоне для ожидания»… Сопровождал его только один шпик — второй, назвавший себя Мындряцэ, торопливо побежал вслед за Зуграву, который меж тем еще до наступления утра должен был связаться с «братьями‑товарищами» Хараламбие и Йоргу, одними из немногих оставшихся на свободе. Кроме того, следовало срочно колотить группу из рабочих, живших в поселке при кирпичном. Однако вскоре он заметил, что ведет за собой. вост. Нужно было применить один из трюков, к каким ш раз приходилось прибегать за долгие годы подполья. Свинья конечно же попадется на приманку, но каким образом провернуть дело без лишнего шума? Арестовать он его не арестует — брать один на один побоится. Однако и не спустит глаз до решающего момента. Понятно почему: ждет подмоги. Будут брать, когда нагрянут другие шпики.

На первом же углу Зуграву резко свернул к крайней лачуге, приостановился — преследователь зашагал быстрее, даже побежал рысью, однако… тут же столкнулся с ним лицом к лицу. Зигу выбросил вперед руку — словно приветствуя шпика — и оглушил таким сильным ударом, что тот весь скрючился от боли. Последовало еще несколько таких же ударов, пока наконец агент не свалился с ног. Другого выхода у Зигу не было. Уложить из пистолета — будет слышен выстрел.

Однако полицейские вскоре нашли Мындряцэ. Изувеченного, залитого кровью, его привезли в тюрьму, переодели в другую одежду, еще сильнее размазали по лицу кровь и в таком виде подбросили к арестованным, в «салон для ожидания».

Шпики прекрасно понимали, что выпустили из рук человека, за которым так долго и тщетно гонялись. Схватить его было бы величайшей удачей… Следовало хотя бы убедиться, что предположения агентов верны… Этого и потребовали от Мындряцэ. «Попробуй подслушать разговоры. Им теперь нечего скрывать, все равно приговорены к смерти»…

…Зуграву свернул на первом же повороте, понимая, что теперь нужно незаметно пробраться на вокзал в надежде успеть на кишиневский поезд! Теперь никто не должен видеть его даже издали.

И нога… Он тащил ее, как чужое, инородное тело. Она стала как чужая, будто была налита свинцом. Немного погодя он услышал стук колес и пошел медленнее. Показалась пролетка. Уверенно подняв руку, Зигу остановил ее. Подумать только, как удачно получилось: попались дрожки! Возчик взмахнул кнутом. Они доехали до конца шоссе, и Зигу, торопливо рассчитавшись, с облегчением слез.

Он был на окраине города. Невдалеке виднелась серовато–зеленая полоска леса, — на худой конец, там можно было найти укрытие. Но нога, нога — как она подвела его! Разве только от усталости и бесконечного озноба он перестал чувствовать боль в ней.

Нужно идти дальше. Сначала только проверить, что никто не тащится следом. Хоть бы уж к моменту возвращения в город… окончательно стемнело! Он направился к роще. Нет, слежки не видно. Не несет за собой заразы. Опустившись на траву, он сразу вскочил на ноги. В дорогу!

Вскоре он очутился в садах, раскинувшихся вблизи города. Здесь можно было идти медленнее. В воздухе чувствовались какие‑то запахи, он стал углубляться под тень деревьев. Держась за ветки, осторожно опустился на землю, чувствуя себя предельно измотанным.

К вечеру он кое‑как доплелся до городского парка.

Из темноты выступил дом, похожий на средневековый замок, винтообразная лестница. Он поднялся по ступенькам. Нагнулся, пытаясь нащупать под половицей ключ, чувствуя внезапно, будто исполняет некий ритуал, который однажды, в какое‑то утро, уже совершал. Ключа на месте не было. Он тихонько, еле слышно постучал.

Дверь отворилась, он очутился в крохотной комнатушке. Подняв глаза к окну, бегло оглядел шатер ореховых ветвей. Они четко вырисовывались в темноте, заслоняя окошко… Глубоко втянул в грудь воздух, наплывающий в комнату со двора.

Он услышал дыхание хозяйки, вернее, ощутил его — как ощущают тишину. На душе стало спокойнее. В каком еще месте можно было без опасений, без всякого риска отдохнуть? Немного прийти в себя и снова отправляться дальше. «Мансарда в данном случае заменяет… блиндаж», — попытался он оправдать свой приход в эту комнатушку.

Сначала нужно разуться. Потом — добыть кусок материи, наложить на ногу повязку. Он оторвал край от нижней рубашки, нащупал в темноте чайник. Переждав какое‑то время, лег на пол, положив под голову свернутый пиджак.

Он уснул, впрочем, может быть, только задремал. Вокруг была тишина, не доносилось ни шороха. Потом в комнату заглянул слабый луч света — точно букашка, он переполз со стены на лицо. Прищурившись, Зигу водил глазами по стене, вверху вниз, и по мере того, как опускался взгляд, чувствовал все большее беспокойство.

В ветках ореха кто‑то прячется… За мансардой следят! Если бы не листва, его давно бы обнаружили.

Значит, снова погоня? Мерзавцы! Он еще не видел шпика, не слышал его крадущихся шагов, но уже чуял опасность…

Внезапно в комнате прозвучал смех.

Зуграву встревоженно прислушался. Смех, напоминающий звон обледенелых веток, развеял остатки сна, но и успокоил, прогнал опасения.

Девушка приподнялась на локтях, какое‑то время всматривалась в темноту.

— Вернулся? — спросила она. — Очень рада. Только зачем на полу? Нехорошо. Иди ко мне. Давай, давай, местечко найдется! — И, протянув руку, дотронулась до плеча. Однако он отстранился. — Кажется, я во сне смеялась? Смеялась, ты не слышал?

— Да, смеялась. И мне очень это понравилось.

— Чудак! — возбужденно проговорила Виктория. — Неужели так и будешь лежать на полу? Иди ко мне, а? Значит, не забыл меня с тех пор? Говоришь: понравился смех? Послушай, почему ты не идешь ко мне? Ложись возле меня, иначе простудишься.

Зуграву посмотрел в окно и встревожился: было совсем светло.

— А кто это такой — Тома Улму? — спросил он, принявшись поспешно надевать ботинки.

— Один из главных… Так, по крайней мере, говорят… Зачем спрашиваешь, если знаешь лучше меня?

Расправив пиджак, он подошел к окну, настежь распахнул его, откинув в сторону занавеску. Затем отвернулся.

— Что‑то случилось? — спросила она. — Как там, на улице… все в порядке?