Франц Таурин - Каторжный завод

Во всяком случае, предосторожность Тпрста, приказавшего строго наблюдать, дабы мастеровой Еремей Кузькин не сбежал с завода, казалась теперь вахмистру совершенно излишней.

«Живет в хозяйстве. Дом — полная чаша, — размышлял вахмистр, попивая чаек с вареньем и, оглядывая статную молодую хозяйку, находил самый сильный довод: — Нетто от такой бабы побежишь!»

Когда утроба нс могла уже принять больше ни еды, ни питья, нн водки и ни чаю, — Севастьян Лукич вспомнил, что не обмолвился и словом, зачем приходил.

— Благодарствуйте за угощение. Премного доволен. Постояльца хотел определить к вам. Да вижу, места лишнего у вас нет. Поищу в другом месте.

Хозяева не стали допытываться, кого хотел он к ним определить, и вахмистр, откланявшись и покровительственно потрепав Настасью по крутому плечу, удалился.

Иван проводил его до калитки и сказал с поклоном:

— Не забывайте нас, Севастьян Лукич! Мы хорошим людям всегда рады! —но в горницу вернулся уже без улыбки, хмурый и задумчивый.

— Господи помилуй! На все твоя воля! —причитала Глафира, крестясь трясущейся рукой, — Пошто аспид‑то заходил?

— Зазря не зайдет! — отозвался Иван.

— Ой, Ванюшка, боюсь я его! —припадая к мужу, сказала Настя.

— Бояться не его надо, — хмуро возразил Иван. — Он что? Шавка! На кого скажут, на того и кинется!

— За другое, Вапя, опасаюсь! —зашептала Настя. — Знаешь, он какой… ни одной бабы не пропустит… Не отстанет он теперь от меня!.. Еще одна беда на нашу голову…

— Пусть остережется… Не сносит головы, усатый боров!

У каждой медали, кроме лицевой стороны, — оборотная.

В первые дни и недели своего полновластного хозяйствования Тирст видел только лицевую. Освобожденный от стеснительных пут казенной сметы, избавленный от необходимости по каждому вопросу испрашивать разрешение высшего начальства, Тирст повел дело смело, энергично, сРазмахом. Не жалел копейки, если — обращенная в дело — сулила она принести гривну.

Повысил оплату за подвоз руды, флюсов и угля — и отвалы на рудном дворе и угольном складе стали расти на глазах, хотя прожорливая доменная печь более уже не останавливалась.

Ввел задельную оплату на добыче руды, валке леса и выяшге угля — и мужики братские, вороновские и иных окрестных деревень вместо золотых приисков потянулись в контору завода.

Накинул по копейке с пуда литья и по полушке с пуда железа сортового и листового — и заводские амбары стали заполняться с небывалой прежде быстротой.

Выписал новые станки и поставил рабочих на кладку стен нового механического цеха.

Замахнулся было приобрести паровую машину, чтобы иметь надежный резерв двигательной силы, поскольку река Долоновка зимой давала мало воды и водяное колесо часто бездействовало.

Но бухгалтер завода Мельников, оглаживая бороду, сказал:

— Не по карману, Иван Христианыч. И так поистратились знатно. Едва достанет денег рабочих расчесть.

На складах железа две тыщи пудов, — возразил Тирст, — Да еще литье.

— Есть и железо, и литье, — согласился Мельников. — Да ведь не продано. Сено не в копнах, а в стогу. Деньги не в амбаре, а в кассе, — и пояснил: — Дело к осени. Всего, что в амбарах, не вывезть. Добра половина останется лежать до весны.

— Выдадим вексель, — не уступал Тирст.

— Право па выдачу векселей не представлено заводской конторе. И это специально оговорено в доверенности, выданной вам владельцем завода, — напомнил Мельников. — Так что с покупкой машины придется повременить до весны. Тревожусь о другом, Иван Христианин. Чем буду рабочих рассчитывать. На эту выплату достанет, а как в следующую субботу… в толк не возьму.

Тирст задумался и наконец сказал, недовольно поморщась:

— Придется поклониться господину Лазебнякову. Пусть ссудит под запасы железа и литья.

Мельников с усмешкой покачал головою.

— Не надейтесь, Иван Христианыч. Денег нам господин Лазебников выделил в оборот даже более того, что мы просили, но, если не запамятовали, предупредил: больше не просить. А у него слово — кремень… Упреждал я вас, не торопитесь закупать станки…

Тирст вынужден был признать про себя, что упустил из виду оборотную сторону медали.

В тот же час написал он письмо стряпчему Ярыгину с просьбой убедить Лазебникова в необходимости помочь заводу. Отослал письмо с нарочным и стал ждать ответа.

Вместо ответа на третий день к вечеру в завод приехал сам доверенный Лазебникова стряпчий Ярыгин.

Лукавить с Ярыгиным не имело смысла, и Тирст раскрыл ему все карты. Начал он с того, что провел стряпчего по заводу.

Ярыгнн был не сведущ в железном деле, но все же мог заключить, что в заводе произошли большие перемены.

Везде, где ни проходили они, работа спорилась. Совсем не то наблюдал Ярыгин в прошлый свой приезд. Людей стало больше. Все были при деле. И даже самый воздух стал другим, горьковато–терпким от горнового дыма и пронизанным лязгом, звоном и скрежетом металла.

Возле пышащей жаром доменной печи Тирст остановил высокого мастерового с не по годам окладистой черной бородой.

— Как, Еремей, выполнит твоя печь месячный урок?

— Все как есть по уроку, ваше благородие, — ответил чернобородый, — остатнюю плавку в ночь выдадим.

— Придем посмотрим, — пообещал Тирст. — Вот Ефим Лаврентьевич не видывал огненного чугуна. Смотри не осрамись, Еремей!

— У нас осечки не бывает, ваше благородие.

День был ясный, погожий, и, войдя со свету в плющильный цех, Ярыгин остановился у входа, пережидая, пока приобвыкнет глаз к дымному полумраку.

Широкое и длинное помещение плющильного цеха было несоразмерно низким, и закопченный потолок, подпираемый несколькими рядами сложенных из кирпича квадратных столбов, висел над самой головой. Небольшие окна в массивных, возведенных из дикого камня стенах напоминали крепостные бойницы. В дальнем конце цеха стояли три печи для разогрева металла. Длинные языки пламени вырывались из смотровых щелей. Возле печей суетились люди, черные, закопченые, как и все, что находилось в этом мрачном цехе.

Дышать было трудно. В горле першило от едкого чада.

И даже Ярыгин, начисто лишенный всякой сентиментальности, подумал, что работать здесь изо дня в день — собачья доля.

Середину цеха занимали прокатные станы.

Тирст подвел Ярыгина к одному из них. Из‑под валков вырвалась светящаяся полоса и метнулась в их сторону. Стряпчий испуганно попятился. Но невысокий, по ширине плеч казавшийся квадратным мастеровой, вооруженный длинными клещами, ловким движением перехватил полосу и снова загнал ее под валки.

Ярыгин не сводил глаз с кряжистого вальцовщика, удивляясь и проворству движений, какое трудно было предположить, глядя на его грузную фигуру, и необычной его внешности: при черной, как уголь, бороде длинные, прямые, подстриженные горшком волосы были белы, как у столетнего старика. Огненная змея опять бросилась на мастерового, и он, зажав ей голову клещами, снова укротил ее.