Джон Брэйн - Путь наверх

Тогда я принялся целовать ее и поцеловал так крепко, что прокусил губу и почувствовал вкус крови. Внезапно руки ее обвились вокруг моей шеи, и, потянув меня за собой, она упала на землю. На этот раз она не вела себя, как испуганная девочка, и я на этот раз не стал сдерживаться, мною владело лишь жаркое безумие разбушевавшихся инстинктов.

— Ты мне сделал больно,— сказала она, когда я некоторое время спустя пришел в себя, чувствуя безмерную усталость и пустоту.— Ты сделал мне больно и сорвал с меня всю одежду. Смотри, ты расцарапал меня в кровь — и вот здесь, и здесь тоже. Ах, Джо, теперь я люблю тебя всем моим существом. Теперь я вся твоя, и она тебе больше не нужна, правда?

Она засмеялась. Это был тихий, грудной смех. В нем чувствовалась глубокая удовлетворенность.

— Скажи ей об этом, когда она выйдет из больницы, если тебе так хочется, милый. Она тебе больше не нужна, я знаю.— Она улыбнулась мне: эта улыбка светилась почти дикарским счастьем.

— Она мне больше не нужна,— тупо повторил я. Во рту у меня был привкус крови, и капельки крови проступили на руке, которую она расцарапала. От солнечного света было больно глазам, а папоротник вокруг словно вырос и сомкнулся надо мной.

Прошло почти два месяца, прежде чем Элис вышла из больницы. Накануне этого дня мне в ратушу позвонил Браун. Он звонил мне сам, а не через секретаря.

— Мистер Лэмптон? Вы завтракаете сегодня со мной в Леддерсфорде в Клубе консерваторов. В час дня.

— Вы уверены, что вам нужен именно я? — спросил я.

— Конечно, уверен. И по важному делу. Не опаздывайте.

Его тон рассердил меня. Было серое дождливое сентябрьское утро — как будто бы теплое, но вдруг налетал ветер и становилось холодно. Корзинка для входящих документов на моем столе была полна, а кроме того, мне предстоял разговор с нашим младшим клерком Реймондом о недостаче по статье мелких расходов. Сейчас Реймонд — вполне респектабельный чиновник, занимающий мое прежнее место, и трудно даже поверить, что тогда он был тощим юнцом с бледной прыщеватой кожей, что ходил он в лоснящемся от старости синем саржевом костюме с бахромой на брюках и в рубашках, которые нельзя было назвать ни вполне чистыми, ни совсем грязными. Когда позвонил Браун, он наливал чернила в чернильницы и, должно быть, для того, чтобы поддержать бодрость духа, дрожащим голосом напевал: «Вперед, христовы воины!»

— У вас что там, молитвенное собрание? — спросил Браун.— Я сам себя почти не слышу.

Я заметил, что на этот раз он не прибегает к своей простонародной манере говорить.

Я прикрыл рукой телефонную трубку.

— Замолчи, Рей, я разговариваю. Для чего вы хотите видеть меня, мистер Браун?

— Я не могу сказать этого по телефону, да если бы и мог, то у меня нет на это времени.— И он повесил трубку.

Я закурил сигарету,— вкус ее мне не очень понравился. После возвращения из Дорсета курение вообще не доставляло мне особого удовольствия. Мне еще повезло, подумал я, что этот разговор состоится только теперь: Хойлейк, не сумев отпугнуть меня от Сьюзен, передал дело Брауну, и тот собирается без всякого стеснения разделаться со мной. Человек, у которого лежит в банке всего несколько сотен — еще счастье, что у него есть хотя бы это,— бессилен против человека, у которого там сто тысяч. Меня заставят уехать из Уорли. Я уже понимал, что ждет меня в будущем, если я останусь работать в муниципалитете: я ведь видел, как напыжился Тедди, получив повышение (ему к тому же дали оклад по четвертой категории). Накануне вечер я провел со Сьюзен; она была молчалива, расстроена и то и дело принималась плакать, но ни за что не хотела сказать мне, что с ней. Теперь я понял все. Папочка топнул ногой, и она отступила, думая сейчас лишь о том, как бы успеть вскочить на поднимающийся мост, пока ворота замка еще не закрылись. Да и Джек Уэйлс вернется на рождество. Куда уж свинопасу тягаться с принцем! И вот сейчас, когда то, чего я так боялся, случилось, я почувствовал даже облегчение: мне некуда отступать, мне не надо быть любезным, и я могу позволить себе роскошь высказать все, что накопилось у меня на душе.

Я посмотрел на Рея: руки у него были в красных и синих пятнах от чернил, нижняя губа дрожала. Он заметил, что я дольше обычного проверял статью мелких расходов, и чувствовал, что его ждет. В моей власти было изменить всю его жизнь: он происходил из бедной семьи, а я знал, что может случиться с мелким служащим муниципалитета, если его уволят. Деловитый Зомби как-то уволил младшего клерка за ту же провинность, какую совершил Рей, и тот кончил чернорабочим. Один проступок — и из-за системы рекомендаций ваша жизнь будет бесповоротно погублена: избежать подобной судьбы может только очень удачливый человек, или очень богатый, или очень талантливый. Рей сидел на скамье подсудимых — худой мальчишка невысокого роста; я был и судьей и присяжными. Достаточно мне сказать слово Хойлейку — и Рей больше у нас не работает.

— Принеси мне кассу, книгу с гербовыми марками и книгу мелких расходов,— сказал я.

Он вынул все это из сейфа и подошел к моему столу, шаркая стоптанными ботинками.

— Сегодня утром я произвел проверку, Рей,— сказал я.— Тут не все сходится.

Он тупо смотрел на меня.

— Есть ошибки,— сказал я.— Ошибки, которые должны были подтвердиться излишком наличности, но не подтверждаются. За последние две недели недостает пятнадцати шиллингов. Эти пятнадцать шиллингов у тебя?

Он покачал головой. Глаза его наполнились слезами.

— Ну хорошо. Может быть, я где-нибудь напутал. Давай проверим вместе.

Он смотрел через мое плечо, и его красно-синяя от чернил рука с обкусанными ногтями послушно следовала за моим пальцем, скользившим по длинным колонкам цифр.

Эта рука и стоптанные ботинки доконали меня; я увидел себя его глазами,— старый, самодовольный, всемогущий. И захлопнул книгу.

— Чертов дурак, зачем ты это сделал? Ты же понимал, что это раскроется.

— Не знаю,— сказал он, всхлипывая.

Зато я знал. Его приятели по школе зарабатывали пять-шесть фунтов в неделю, а он всего только два. И он пытался не отставать от них, бедняга.

— Перестань хныкать,— сказал я.— Ты попал в скверное положение, и слезы делу не помогут. Эти пятнадцать шиллингов у тебя?

Он покачал головой.

— Нет. Извините меня на этот раз, мистер Лэмптон: клянусь вам, что я никогда больше не буду. Пожалуйста, не выдавайте меня.

Я вынул из кармана бумажку в десять шиллингов и две полукроны и положил их в кассу.

Лицо его просветлело.

— Вы не выдадите меня, мистер Лэмптон?

— А какого бы черта стал я это делать?

Он схватил мою руку и принялся ее трясти.

— Благодарю вас, сэр, благодарю вас. Я верну вам все до последнего пенни, клянусь, я…