Александр Владимиров - Призрак Белой страны

— Немного странно, — согласилась Анна.

— Кто они?

Дрекслер дал понять, что любопытствует ради спортивного интереса. Ответ последовал таким же безразличным тоном:

— Какая-то семейная пара.

«Дальше, сука, дальше! Что-нибудь еще…»

Однако Анна оказалась прекрасно вышколена и нашпигована соответствующей инструкцией: о клиентах как можно меньше. Немец попробовал зайти с другого конца:

— Неужели они русские?

— По документам — да.

— А по поведению, манерам — иностранцы. Да и не станут русские таким образом одеваться в жару.

— Русские разными бывают.

Администратор извинилась, с дежурной улыбкой направилась к другим клиентам. «Ничего, ничего, — сказал себе Дрекслер, — остальные служащие здесь более болтливы. Все равно узнаю об этой паре. Но стоит ли овчинка выделки? — как говорят в России». Взгляд представителя Рейха вновь заскользил по большому холлу отеля. Как обычно — тихо, спокойно, приятная «мраморная» прохлада.

Но тут спокойствие было нарушено появлением троих шумных посетителей — двоих парней и одной девушки. Их внешний облик не слишком вязался с комфортабельностью отеля: одежда дешевая, мешковатая, слишком серая, в Европе так не одеваются даже нищие. Девчонка — явно славянка, один из парней с ярко выраженной восточной внешностью, другой (в данном случае досконально изучивший расовую теорию Дрекслер ошибиться не мог) — стопроцентный потомок племени Авраама.

К ребятам подошел один из служащих, после небольшой беседы понимающе кивнул, после чего направился к Анне. И с ней о чем-то переговорил.

— Любопытные ребята, — вновь «прицепился» к администратору Дрекслер. — Молодые, а одеты хуже стариков. И на груди у каждого что-то блестит.

— Насколько я понимаю — это значок молодых коммунистов. Они… (как же их называют?) комсомольцы. Из Советской России. Раньше представители Советов приезжали к нам каждую неделю. Но теперь их руководство почему-то против наших контактов.

— Но вот трое маленьких ленинцев явились в гости.

— Не трое, а четверо. Четвертая подойдет.

И вскоре появилась четвертая комсомолка, резко отличающаяся от своих товарищей. Во-первых, она была необыкновенно привлекательна, во-вторых, одета по последней моде. Молодые люди начали спорить, до Дрекслера доносились лишь обрывки фраз, кого-то обвиняли в перерождении. «Они еще и индуисты?» — изумился он.

Однако вскоре представитель Рейха понял, что трое в униформе обвиняют красавицу. Она лишь рассмеялась, повела плечом и пошла оформляться. Остальные с мрачными лицами последовали за ней. «Вот это да! — подумал Дрекслер, — Старый Оскол стал притягивать к себе очень многие силы, причем с противоположными устремлениями».

Комсомольцы поднялись на пятый этаж, парни — к себе, девушки — в номер напротив. Комната оказалась светлой и просторной, выложенная кафелем ванная, удобные шкафы, большие кровати. Валентина сразу сняла с себя платье и упала на одну из них.

— Хорошо-то как!

— Чего хорошего? — острый носик Надежды — сокурсницы Репринцевой странным образом дернулся, глазки сощурились в карие щелочки.

— Ой, ты так похожа на китаюзу, — засмеялась Валентина.

— Ничего смешного не вижу. Китайцы — несчастный народ, страдающий под гнетом империалистической Японии. Или уже забыла политинформацию?

— Забыла, здесь обо всем забыла. Правда мне кое о чем напомнили в оскольском отделении ВКП(б). Есть там такой Андрей Коровин… тяжелый человек.

— Местный коммунист для тебя тяжелый человек?! Что ты несешь?

— Я лишь в том смысле, что он… как-то давит.

— Он герой, — сквозь зубы процедила Надежда, — настоящий борец! Каждый день во враждебном капиталистическом окружении. Лично я бы не выдержала, а он… И ты еще смеешь критиковать его характер! Тебе повезло, ты выросла в прекрасной свободной стране. А родись ты в этой Империи?

«Было бы неплохо», — подумала Репринцева и тут же устыдилась собственных мыслей. Конечно же, она рада, что родилась в лучшем государстве на свете.

— Давай о хорошем, — перебила Валентина. — Я пойду в ванную. Хочу быть красивой!

— Мещанские штучки, — возмутилась Надежда. — Потратить деньги на платье.

— Не только на платье, еще и на косметику.

— Хорошенькое дело! — Надежду уже чуть трясло. — Ты из комсомольского секретаря превращаешься в буржуазную дамочку.

— А разве комсомольский секретарь не должен быть красивым? — задиристо воскликнула Валентина и побежала в ванную.

Надежда тем временем взяла платье Репринцевой, и, подойдя к зеркалу, прикинула его на себя. Даже она, невзрачная, похожая на мышонка, стала выглядеть лучше. Но до Вальки, как ни наряжайся, ей далеко!

От вспыхнувшей зависти к подруге Надежда задохнулась. Она уже знала, что расскажет о ней компетентным органам, когда вернутся в СССР. А Давид и Рустам подтвердят ее слова. Давид — трус, каких мало, Рустам за карьеру продаст родную мать. «Вот так, дорогая Валечка, любительница буржуазной морали! Можешь поставить крест на своей карьере!» Репринцева вышла из ванны, шутливо скомандовала:

— Теперь ты! Ать-два! И не задерживайся. Скоро придет человек от Андрея.

— Зачем?

— Покажет город. Без него просил не выходить.

— Правильно. Место незнакомое, гид нужен.

— И я буду писать материал о Старом Осколе. О тяжелой жизни местных рабочих. Обещали с одним познакомить.

Валентина села перед зеркалом, провела расческой по своим чудесным волосам. За окном звенел полдень, было много солнца, птичьего гама и ей вдруг захотелось вырваться наружу, побродить по городу одной. Что поведает ей о Старом Осколе представитель Андрея? Покажет места каких-нибудь революционных боев, или расстрела коммунаров. Мимо церквей пройдет, не взглянет и гостям не позволит. Естественно, близко не подойдет к ярмаркам, аттракционам в парках и иным местам «буржуазных» развлечений.

Шальное желание безумно и опасно. Но она все-таки сказала себе:

— Почему бы и нет?

Потом она оправдается перед комсомольской организацией и перед институтским начальством. Оправдается за то, что сбежала от всевидящего ока партии и отправилась гулять по буржуазному городу. Валентина быстро сделала прическу, навела макияж (по счастью Надежда еще в ванной), подошла к двери. И в это время кто-то постучал…

Она с сожалением подумала, что вот и явился человек от Андрея. Нет, это всего лишь Давид.

— Устроились? — спросил он.

— Как видишь! Удобства высший класс.

— При капитализме удобства не могут быть высшим классом, — спокойно возразил Давид. — Это — пыль в глаза.

— Сейчас протру мои милые очи, удобства исчезнут… Ой, что-то не исчезают.

— Валя, — серьезно сказал сокурсник, — ты дошутишься.