Владимир Карпов - За годом год

Чего только не приходилось делать Алесе в военное время! Училась, работала в муляжной мастерской, плела маскировочные сетки и рисовала на асфальте московских площадей здания, а на глухих заводских стенах окна. Когда же муляжная мастерская стала столярной, делала ящики для мин… И все-таки удавалось добиваться номерных проектов, отметки на которых ставил сам И. В. Желтовский.

Когда враг приблизился к Химкам, институт получил приказ эвакуироваться в Среднюю Азию.

Катерина Борисовна заперла комнату, полученную по приезде в Москву, и поехала с дочкой. Институт на колесах стал для нее домом. И хотя студенты были разделены на взводы и роты, организовать быт в теплушках старались по-мирному. В вагоне сделали окна, приспособили кадочку под воду и почти не тужили. А молодежь даже находила в этом свою прелесть. Читали, спорили, готовились к лекциям. Криком "ура" встретили станцию, где не было затемнения, смешно, с церемонией, раскланялись с ишаком и гордым верблюдом. И, как ни странно, за месяц дороги даже поправились.

В Ташкенте архитектурный институт был слит с индустриальным. Жили там же, где и слушали лекции, — в аудиториях. Вставали по команде, выходили на линейку, делали физзарядку, свертывали постели и принимались за лекции. Четыре дня в неделю работали на стройках каменщиками, подносчиками кирпича или помогали колхозникам копать свеклу, снимать фрукты. И опять, как ни странно, у Алеси находилось время не только на учебу, но и на то, чтобы принимать участие в конкурсах на проекты памятников, находились силы быть донором.

Летом студенты ездили в творческие командировки в Бухару, в Самарканд. Делали архитектурные обмеры и зарисовки древних памятников, жили в медресе — в кельях древних студентов. Возвращались в разбитых составах, шедших на ремонт, везли с собой папки с рисунками и результатами обмеров, коллекции камней, черепа, потом, в минуты вдруг появившейся потребности шутить, пугали друг друга, вешая над дверями аудиторий, где спали, черепа и нарисованные на бумаге крест-накрест кости.

Есть истина: архитектор обязан видеть больше, чем кто-либо иной, и это виденное всегда носить в себе.

В этом залог успеха. И, вернувшись осенью сорок третьего в Москву, Алеся под влиянием матери стала держаться этой истины. Старательно изучала архитектуру Москвы, увлекалась произведениями Жолтовского, знакомясь с архитектурными памятниками, моталась по Подмосковью, ездила на практику в Ленинград. И мало было мест, где вместе с нею не побывала бы и мать.

То ли они были близки по характеру, то ли их такими сделала любовь, но Катерина Борисовна увлекалась тем, чем увлекалась Алеся, и безразлично относилась к тому, что не вызывало интереса у дочери. Чтобы стать как можно ближе к ней, она приобрела специальность — сначала копировщицы, а потом чертежницы — и, вернувшись в Минск, поступила на работу в Белгоспроект. Трудолюбивая, аккуратная, быстро завоевала расположение сотрудников. Люди не любят тех, кто жаждет, чтобы их куда-то выбирали, в чем-то выделяли, повышали по службе. И, наоборот, охотно отдают свое расположение неторопливым, скромным работникам.

Говорят, что в прочной семье муж и жена обязательно должны в чем-то противостять друг другу. Быть может, это и верно. Полное согласие всегда тяготит. Но так или иначе, в семье Зимчуков никто не стремился быть первым, хотя Катерина Борисовна заботилась о муже как старшая.

Его занятость не позволяла им часто бывать вместе. Но зато они очень ценили такие минуты. И когда, например, Иван Матвеевич провожал жену до Белгоспроекта, ему хотелось идти с ней как можно дальше. Когда делился своими мыслями, знал — никого так не взволнуют они и нигде не найдут такого отклика, как у жены.

Единства, возможно, не было разве только в отношении к Юркевичу. Катерина Борисовна находила в нем черты своей Алеси и поддерживала во всем. Зимчук же относился к нему как ко взрослому подростку. Симпатизировал, но не уважал, понимал, что такие люди нужны, но был убежден — их надо сдерживать, даже ограничивать.

— У него много идей, Катя, — говорил он, — и все они, если судить отвлеченно, возвышенные. Но Юркевич знает, что надо Делать завтра, а не сегодня. Посмотри, на что он ориентирует своих архитекторов. Его идеи о парковой магистрали — красивый бред и только. Он не считается ни с чем. "Человек рождается с чувством прекрасного, и не нам глушить его!" Вот и весь его сказ. И поэтому — уперлась магистраль в бисквитную фабрику или завод молочных кислот — убрать их! Мешает Свислочь — повернуть ее. Хоть и занял правильную позицию к коттеджам для избранных. Да и то потому, что не вписывались в те кварталы…

Сразу после разговора с Валей и Юркевичем Зимчук пошел к Ковалевскому. Тот выслушал его и покачал головой: "У тебя тоже крайности, Иван. Ладно ли это? Боюсь, забываешься, что архитектура — искусство. Хозяйственник уже в кости въелся. Забыл, как выступал против земляных работ у Оперного театра? А что было бы, послушай тебя? Не парк, а кладбище! Есть, брат, такие люди мелких дел с народническим уклоном. Смотри!.." Но что стоит предпринять, Ковалевский все же подсказал. И, заехав после работы за Катериной Борисовной в Белгоспроект, Зимчук по дороге домой в открытую тешился:

— Ты понимаешь, как это будет? Соберем в горсовете жителей новых домов, пригласим строителей, архитекторов. Пусть обменяются комплиментами. Польза будет для всех, а особенно для твоего главного. Пусть подумает. Я уже звонил, — говорит, доволен и он. Вероятно, рассчитывает, что шишки посыплются на строителей. Не помешает послушать и Вале. Особенно сейчас…

Катерина Борисовна внимательно посмотрела на мужа, но ничего не сказала.

Что-то пошатнулось в Валиных взглядах.

Последние события словно разбудили ее. Стала пропадать та легкость, при которой все казалось почти простым, возможным. Вещи, люди вдруг предстали перед нею иными. Она болезненно почувствовала — надо значительно больше знать, чтобы не только учить других, но и самой жить как следует. И боже сохрани, чтобы убеждения твои вырастали из одной фантазии и усвоенных формул добра и зла! Жизнь — очень мудрая штука, и нельзя подходить к ней с заранее заготовленными мерками. Раньше, не задумываясь, она могла сделать замечание Василию Петровичу, что неразумно сажать липы на проспекте в один ряд, а лучше создать сплошную зеленую стену, размещая деревья в шахматном порядке в два ряда. Могла упрекнуть Зимчука, что он без особого энтузиазма относится к строительному комбайну… Но почему липы должны быть посажены не в один, а в два ряда? Действительно, стоит ли заниматься неуклюжим и малопродуктивным комбайном, который пока не оправдывает себя? Над этим она мало задумывалась. Ей казалось, что зеленая стена будет красивее, чем вытянутые в ряд липы, что, не поддерживая строительного комбайна, Зимчук тем самым не поддерживает новаторства и идеи механизации строительных работ вообще. И этого было достаточно, чтобы наседать и доказывать свое. Не потому ли выслушивали ее чаще всего из приличия, а когда забывали о нем, то переставали слушать, перебивали…