Владимир Карпов - За годом год

Стало ясно, зачем ехал сюда. Не осматривать сад, по успокаивать Алексея. Нет! Ему необходимо было побывать у Урбановичей. Он знал, что, невзирая ни на что, как когда-то у Прибытковых, обязательно нечто глубже осознает здесь и убедится в чем-то очень нужном. И, кажется, он не ошибся…

На крыльце их встретила Зося. Крикнув на Пальму, высунувшуюся из будки, она пригласила Юркевича и Шурупова зайти в дом, Василий Петрович давно не видел Зосю, но почти не заметил в ней особых перемен, Посолиднело лицо, фигура, более спокойным стал взгляд милых, чуть раскосых глаз. Время берегло ее, и она, оставаясь такой, какой была раньше, только ярче расцвела. Сунув руки под фартук, Зося обождала, пока гости входили в сени, и потом зашла вслед за ними.

Алексей в кухне, стоя на одном колене, глиной замазывал щели в плите.

— Ну что, резать пожаловали? — колко спросил он, расправил плечи и начал мыть руки, поливая над газом сам себе из кружки. Ссориться с чужими людьми в своем доме было не с руки, но других слов у него пока не находилось.

Помогла Зося.

— Проходите, — пригласила она и с независимым видом прошла в столовую. Там встала возле печи, прислонившись к ней спиной, и опять спрятала руки под фартук. И тогда сделалось заметно, что фартук завязай на ней немного выше, чем надо, и руки Зося держала под ним не так себе.

Это почему-то вызвало в памяти Валю.

Внимательный взгляд ее серых глаз уже как бы преследовал Василия Петровича. Он иногда даже оглядывался, ожидая, что увидит Валю, и часто принимал за нее других. Недавно, будучи в Москве, он оказался у Манежа и смотрел на голубей. Голуби доверчиво бегали по снегу и подбирали брошенные им кусочки хлеба, мирясь с наглостью воробьев, которые нет-нет да и выхватывали у них из-под самого клюва добычу. И вдруг Василий Петрович увидел на снегу рядом со своей тенью тень девушки. Увидел и долго стоял, прежде чем посмел взглянуть на соседку…

Ему и сейчас показалось, что где-то, о соседней комнате, непременно находится Валя. Спряталась и следит за тем, что происходит здесь. Он даже огляделся. "Нет, нет, — подумал он, — пора кончать и с этим…"

Чтобы смягчить грубость мужа, Зося сказала:

— Сегодня мы в школе, Василий Петрович, выдвинули вашу кандидатуру в горсовет. Будете нашим депутатом.

— Ежели не забаллотируют, — откликнулся из кухни Алексей.

— Благодарю, — склонил перед Зосей голову Василий Петрович и, хотя уже знал об этом, — поздравил по телефону Зимчук — заново пережил радость.

— Его тоже строители в райсовет выдвигают, — кивнула Зося в сторону кухни.

— Поздравляю.

— Тоже рано, — опять отозвался Алексей и вошел в столовую. — А ежели и выберут, то, может, не до поздравлений будет. Я, например, о садах обратно думаю. Их не только зничтожать, а загодя растить надобно. Чтобы сад уже цвел, пока дом строят.

То, что сказала Зося, а потом и Алексей, запало в душу. И хотя их слова были разные, они приближали Зосю и Алексея к Василию Петровичу, связывали общими делами и заботами.

— Мы, Урбанович, вырубать сады, наверно, и не будем, — примирительно сказал он. — Только и вам теперь придется думать не об одном себе…

Шурупов, все время стоявший за спиной, откашлялся в кулак, сделал шаг вперед и приглушенным голосом сказал:

— Это невозможно, Василий Петрович. Во многих случаях новые участки уже оформлены.

Василий Петрович удивленно взглянул на него, будто только сейчас вспомнил, что тот здесь.

— И все-таки ничего не попишешь. Решать градостроительные проблемы за счет кого-то — не лучший выход. Кстати, вот вам и определение того, о чем вы спрашивали. Чувствуете, Федор Иванович, что за криминал?

— Недовольные будут всегда…

— Да снимите вы пальто, пожалуйста, — попросила Зося, глазами говоря мужу, что и ему неприлично молчать.

— А может, и самом деле разденетесь, — предложил Алексей, помедлив.

Надо было ехать — ожидали дела, но уходить не хотелось.

— А что если, действительно, посидеть немного? — расстегивая пальто, спросил Василий Петрович у Шурупова.

Но тот замялся, держа под мышкой тапку, и Василий Петрович так и не понял, что это значило, — протест, неуважение к хозяевам или покорность перед начальством.

Они встретились по время перерыва на предвыборном собрании. Василий Петрович всего третий раз в жизни вот так рассказывал о себе — когда принимали в комсомол, потом в партию и вот теперь, — и поэтому сошел со сцены взволнованным.

Агитпункт находился в школе, и собрание проводили в небольшом актовом зале. Сцена была украшена лозунгами и разноцветными флажками. На стенах висели портреты писателей, ученых. От углов к люстре тоже тянулись гирлянды флажков. Все это настраивало на определенный лад и сказывалось на отношениях между присутствующими.

Вытирая платком шею, Василий Петрович пошел по проходу, улыбкой отвечая тем, кто обращался к нему. Только что некоторые из них упрекали его за недосмотры, но Василий Петрович никогда не чувствовал такого желания служить людям, как теперь. Он увидел Валю, сидевшую в предпоследнем ряду, свободное место обок и, хотя внутренний голос предупредил: "Не надо. Что ты делаешь?!" — пошел к ней.

— Вот как прочистили, — сказал он, усаживаясь рядом. — Вы, надеюсь, в отчете не шибко будете меня избивать?

На них смотрели, к ним прислушивались, и это смущало еще больше.

Валя сидела непривычно строгая и редко поднимала глаза, хотя румянец выдавал ее: она была обрадована встречей. Записывая речь доверенного, выступления избирателей, часто возвращалась к мысли: заметит ее Василии Петрович или нет, и если заметит, подойдет ли? Она хотела, чтоб он подошел, и боялась этого, хорошо зная, что сама подойти к нему не сможет и уйдет отсюда одна, унося обиду и на себя и на него.

С той прогулки на озеро прошло много времени, но после этого они встречались всего несколько раз. И каждый раз сердце томилось в бессилии что-либо изменить: не переступать же через чужое страдание.

Свет погас, и началась художественная часть. Под звуки марша на сцену в спортивных костюмах вышли девочки. Их встретили аплодисментами, шумом. И в зале сразу воцарилось приподнятое настроение. Девочки с самой серьезной верой в успех промаршировали по сцене, потом рассыпались по ней и дружно, как по команде, остановились. Только одна, остроносенькая, с радостным худеньким лицом и большим бантом на голове, не переставала шагать на месте, восторженными глазами разыскивая кого-то в зале.

— Оля, стой! — донеслось, из-за сцены.

Девочка удивленно огляделась, поняла, чего от нее требуют, и важно стала. Зал снова откликнулся веселыми хлопками…

Это тронуло Василия Петровича. Он посмотрел на Валю и тоже зааплодировал.