Гылман Илькин - Восстание в крепости

Солдатам седьмой и восьмой рот, расквартированных не на территории крепости, были выданы специальные пропуска в виде маленьких квадратных картонок с печатью 1-го Особого Лебединского батальона, которые давали рядовым право на передвижение от временных квартир-казарм до крепости. Однако каждый находчивый солдат мог при желании либо сократить этот путь, либо удлинить его, пройдя через центральную часть города.

Этим преимуществом и решил воспользоваться солдат седьмой роты Виктор Бондарчук, выйдя рано утром из дома, в котором был расквартирован их взвод.

Часовой у ворот окликнул его:

— Эй, что там у тебя в свертке, солдат?

Бондарчук с равнодушным видом развернул старую желтую портянку, в которой оказалась аккуратно сложенная выцветшая солдатская рубаха. В нос часовому ударил терпкий запах солдатского пота.

Он поморщился.

— Понятно… Заверни… — И подморгнул с усмешкой. — Загнать хочешь?

Бондарчук иронически скривил губы.

— Куда уж там! Что за такое барахло дадут? Разве кто купит? — Он показал свою рубаху и спереди и сзади, демонстрируя прорехи на спине и локтях. — Несу портному. Может, как-нибудь залатает…

Часовой покачал головой.

— Эх, солдат, побереги копейку! Ты ведь на Кавказе. За те деньги, что заплатишь портному, здесь можно купить хороший подарочек для Танюши… Или у тебя Маруся?.. Хи-хи-хи… Как звать-то ее?

Видно, солдат был большим любителем поболтать. Виктор аккуратно сложил рубаху, снова завернул ее в портянку и, чтобы поскорей избавиться от часового, сказал:

— Ни Танюши, ни Маруси у меня нет.

— Счастливый ты! — Солдат глубоко вздохнул и с нескрываемой завистью посмотрел в беспечное лицо Виктора.

— Почему же?

— Нет у тебя ни забот, ни печали…

Виктор завязал концы портянки узлом, сунул сверток под мышку и зашагал к центру города. Часовой же, сокрушенно качая головой, принялся ворчать по адресу расточительных солдат:

— Смотри ты, на каждую ерунду тратят солдатскую копейку! Солдат не офицер, чтобы таскать свои рубашки к портному. Дали бы мне хоть на денек офицерские погоны! Я бы их научил, каким должен быть солдат! Нет, ты посмотри, на что деньги транжирят чертовы дети!

А Бондарчук был уже далеко. Пройдя несколько кварталов, он свернул направо и вышел к высокому минарету из цветных кирпичей. Ах, какая прелесть! В Крыму Бондарчук видел немало подобных минаретов, с которых муэдзины [3] Муэдзин — служитель мечети, призывающий с минарета мусульман к молитве. пять раз в день выкрикивали призывы к молитве. Но сейчас внимание солдата привлекло нечто другое. На крыше минарета, в гнезде, на одной ноге стоял аист, горделиво вытянув шею.

Ясное, весеннее утро, темно-голубое южное небо над головой, высокий, стройный минарет и эта странная величавая птица…

Глаза у Виктора на миг затуманились грустью. Казалось, чья-то невидимая рука проникла в его грудь и стиснула сердце.

Что это было? Виктор не сразу смог разобраться. А на самом деле мгновенная, мимолетная вспышка грусти была тоской по родине.

Чувство это у каждого проявляется по-разному. На одних оно обрушивается, как бурный горный поток, — валит, мнет и уносит за собой. В сердцах же других оно вспыхивает мимолетной щемящей болью, вспыхивает на один только миг и вдруг гаснет, словно падучая звезда в ночном небе.

На улице резвились, кричали мальчишки. У ворот мечети сидел старый нищий и пел грустную, заунывную песню.

Виктор свернул на церковную площадь, пересек ее и двинулся вниз по широкой улице мимо выстроившихся в ряд лавок. Навстречу ему попался полный пожилой армянин в темных очках.

— Где у вас здесь портняжная мастерская? — спросил Виктор.

Старик молча показал длинной сучковатой палкой на приземистую лавочку напротив. На стекле ее единственного окна были нарисованы большие ножницы.

Виктор перешел на противоположную сторону улицы и толкнул дверь мастерской.

Хозяин, лысый мужчина средних лет с толстыми красными щеками, оторвался от работы и взглянул на вошедшего.

— Что надо?

Виктор развернул сверток и показал ему выцветшую рубаху.

— Хочу, чтобы вы подлатали.

Портной внимательно посмотрел в лицо солдата, затем перевел взгляд на рубаху, покачал головой:

— Мы не латаем… — И принялся раскраивать длинными ножницами отрез толстого сукна.

Виктор вышел на улицу и спросил у прохожих, нет ли где поблизости другой портняжной мастерской. Ему показали лавку под густой развесистой чинарой в конце улицы.

"Да, да, конечно, чинара…", — подумал Виктор, припоминая разговор, который произошел в Одессе несколько месяцев назад; его насупленные брови расправились. — Наверное, это и есть…"

В маленькой закопченной мастерской, куда вошел Виктор, не было никакой обстановки, кроме железной печурки и широкого прилавка. Серая от копоти занавеска, первоначальный цвет которой трудно было определить, разделяла комнату на две части. Справа на стене, рядом с портретом Николая II, висели две пары штанов и несколько картонных выкроек.

Прямо на прилавке, поджав под себя ноги, сидел худой, костлявый мужчина в очках, с тощей бородкой и что-то шил. Увидев на пороге русского солдата, он удивленно вскинул брови и заерзал на месте.

— Пожалуйста, заходите!

Виктор молча развернул рубаху и испытующе посмотрел в глаза хозяину.

Портной взял из рук солдата рубаху, повертел ее во все стороны, посмотрел на свет и спросил:

— Залатать?

— Да.

Виктор не спускал цепкого взгляда с лица хозяина.

— Латки не будут держаться. Может, хочешь продать? Куплю…

Глаза у Виктора весело сверкнули. Он понял, что перед ним тот самый человек, которого он ищет. Все произошло именно так, как ему говорили в Одессе. Но он знал, что осторожность никогда не мешает. Спросил:

— А сколько дашь?

— Цену двух кошек.

Ответ и на этот раз удовлетворил Виктора. Однако он решил задать еще один вопрос:

— Неужели у вас кошки продаются за деньги?

— Да. Тут все наоборот. Ягнят дают даром, а кошек продают.

Виктор выглянул на улицу. Поблизости никого не было. Он подошел к старику и крепко пожал ему руку.

— Виктор Бандарчук, — и глубоко вздохнул.

— Усуб, — тихонько шепнул хозяин. — Хорошо. Когда ты можешь прийти? Я дам им знать.

Виктор ткнул пальцем в дыру на рукаве рубахи и сказал:

— Приду в любой день. Только после обеда…

Усуб наморщил лоб и с минуту размышлял.

— Приходи через два дня. Тебя здесь будут ждать.

Виктору хотелось знать, нет ли каких-либо указаний из Тифлисского комитета партии.

— Вы не скажете мне ничего нового? — спросил он.

— Пока ничего нет. Давно ждут тебя.

В мастерскую вошел подручный портного Хамдия. Виктор быстро сунул мастеру рубаху и сказал: