Гылман Илькин - Восстание в крепости

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Я согласен. Значит, дня через два будет готово… Это точно?

— Да не беспокойтесь. Приходите в четверг.

Виктор попрощался и вышел.

Хамдия долго с любопытством смотрел ему вслед. Когда солдат свернул за угол, он обернулся к мастеру и удивленно спросил:

— Уста [4] Уста — мастер. , зачем приходил этот русский солдат?

Уста Усуб поднял глаза на ученика. Костлявые пальцы его в это время не переставали мелькать в воздухе, то втыкая иголку в ткань, то проворно выхватывая ее обратно.

— Так… Принес рваную рубаху, — равнодушно сказал он. — Просит залатать, а в ней сто дыр. Не знаешь, с какой начать. Ну и ремесло у нас…

Неожиданно мастер закашлялся, вены у него на шее вздулись и посинели. Отдышавшись, он спросил:

— Что нового на базаре? О чем говорят?

— О чем же могут говорить? Все об этих… — Ученик махнул рукой на дверь, в которую только что ушел солдат. — Уста, а вдруг они прибыли, чтобы поймать Гачага [5] Гачаг — беглец, повстанец, разбойник. Здесь: еще и как прозвище, имя. Мухаммеда, а? Ты посмотри, каким грозным стал Мухаммед?! На него посылают огромное войско! Уста, может, русский знает… Ты бы спросил…

Мастер взглянул поверх очков на Хамдию, стаскивающего с ног большие чарыки, запачканные базарной грязью, на его худенькие, словно палочки, руки, выглядывающие из-под коротких рукавов старой ситцевой рубахи.

— Ну вот еще, нашел о чем просить. Если даже русский знает, все равно не скажет. Ведь аллах дал человеку зубы не только для того, чтобы жевать. Он должен еще и язык ими придерживать. Да что тебе до всего этого, сынок! Зачем прибыло русское войско? Почему оно такое огромное? Ишь любопытный! — Мастер показал рукой на большой портняжный утюг, который дымился за порогом, и добавил. — Кажется, накалился. Неси сюда.

— Уста…

Хамдия хотел еще о чем-то спросить, но мастер перебил его:

— Довольно болтать! Тащи утюг и садись чинить солдату рубаху.

Хамдия вышел за порог, поднял с подставки утюг, помахал им в воздухе, сдул пепел и внес в мастерскую. Затем принялся латать рубаху солдата.

Спустя несколько дней после прибытия в Закаталы батальона, поздно вечером, в ворота кузнеца Бахрама, жившего на окраине города, дважды постучали.

Дремавший под вишней пес загремел цепью и несколько раз отрывисто тявкнул. Мать Бахрама, старая Айше, проснулась, села на постель, прислушалась. Стук повторился. На этот раз он был более приглушенный. Очевидно, стучавший не хотел тревожить соседей.

Кузнец спал в смежной комнате, громко похрапывая.

— Бахрам, Бахрам, — позвала старая Айше, — проснись, стучат!

Бахрам вскочил, пошатываясь со сна, как пьяный, накинул на плечи старенький архалук и вышел во двор.

Глухой стук опять нарушил ночную тишину. Казалось, он шел откуда-то издалека, из самой глубины неба. Пес, увидев хозяина, успокоился и завилял хвостом, ласково повизгивая.

"Кто может быть в такой поздний час? — недоумевал Бахрам. — Неужели Улухан? Или с ним что-нибудь случилось — пришли сообщить…"

Вытянув вперед руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте, Бахрам быстро зашагал к воротам.

— Кто там? — спросил он тихо. — Что надо?

— Открой, Бахрам, дело есть… — сказал кто-то за воротами почти шепотом.

Голос был незнакомый, и кузнец на минуту задержал руку, уже готовую отодвинуть засов.

— Кто там? — повторил он.

За воротами послышался шорох и тихие голоса. Бах-рам понял, что там несколько человек. Казалось, они о чем-то совещались. Наконец один из них прильнул губами к щели в калитке и еле слышно сказал:

— Открой. Мы пришли от Гачага Мухаммеда. У него к тебе просьба.

Услыхав имя Мухаммеда, Бахрам отодвинул засов и распахнул калитку.

Перед ним стояли трое мужчин в бурках. В темноте он не разглядел их лиц. Незнакомцы быстро вошли во двор и заперли за собой ворота. Их поспешность заставила Бахрама насторожиться. Он попятился назад.

Самый высокий из трех, тот, который, как догадался Бахрам по голосу, говорил с ним из-за ворот, подошел ближе.

— Одевайся, поедешь с нами.

— Куда? — удивился кузнец, делая еще один шаг назад.

— Ты нам нужен. Тебя вызывает Мухаммед. Под утро вернешься.

— Что случилось? Зачем?

— Нечего болтать. Быстрее… Слышишь?

Бахрам понял, что спорить бесполезно, вошел в дом и начал одеваться.

— Куда ты, сыночек? — тревожно спросила старая Айше. — В такой поздний час! Зачем одеваешься? Ну?.. Чего молчишь?

Не обращая внимания на ее слова, Бахрам надел сапоги, затянул потуже ремень и надвинул на глаза папаху. Старая Айше преградила ему дорогу.

— Сыночек! Куда ты идешь в такой поздний час?

Она умоляюще смотрела на сына. Лицо выражало страх и смятение. В глазах стояли слезы.

Сердце у Бахрама сжалось. Ему не раз приходилось видеть, как в этих потухших глазах вдруг вспыхивал огонь беспокойства и тревоги за него и за брата Улухана, как мать, словно птица, у которой хотят разорить гнездо, кидалась навстречу опасности, стремясь любой ценой защитить своих сыновей, отвести от них беду.

Сегодня все было так же, как и много лет назад, когда эти седые волосы были черней воронова крыла, а добрые ласковые глаза, теперь тусклые, похожие на две слабые звездочки в туманном небе, светились молодым задорным блеском.

Бахрам обнял мать. Та прижалась головой к сильной, широкой груди сына. Плечи старухи тихо вздрагивали.

— Не надо, мать. Успокойся… — Он легонько отстранил ее. — Я вернусь к утру.

Старая Айше не спускала с сына затуманенных слезами глаз.

— Куда они хотят тебя увести?.. — Голос у нее дрожал. Рыдания душили старую женщину.

— Меня вызывает Гачаг Мухаммед. У него ко мне дело.

— Кто? Гачаг Мухаммед?! — старая Айше упала к ногам сына. — Нет, нет, я не пущу тебя! Не пущу! Они убьют тебя! Не ходи, сынок!

Она обхватила руками ноги Бахрама и прижалась лицом к его пыльным сапогам.

— Встань, мама… — Бахрам нагнулся и поднял мать с полу. — Я должен идти, меня ждут.

На пороге появился один из гачагов. При слабом свете керосиновой лампы его настороженные глаза сверкали на заросшем лице, как у дикой кошки.

Он молча кивнул Бахраму.

— Сейчас… — Не глядя на мать, Бахрам направился к выходу.

Старая Айше засеменила следом, но, увидев в дверях незнакомого мужчину, так и застыла на месте. Давно не знавшая бритвы щетина скрывала черты его лица. Судя по одежде, это был не городской житель.

От страха старая Айше едва не лишилась чувств. Слова застряли у нее в горле. Она что-то прохрипела и, взмахнув руками, прислонилась к стене.

Казалось, незнакомец понял состояние бедной матери. Он шагнул к ней и тихо сказал:

— Не горюй, старая. Утром твой сын будет дома.