Гылман Илькин - Восстание в крепости

— Совершенно случайно. Утром жена пошла снять крынку с плетня и видит: в соседском дворе под деревом сидит Улухан, разговаривает с кем-то. Заметив Шушаник, он тотчас отвернулся, чтобы она не узнала его.

Айрапет прищурился и положил ложку в тарелку.

— А Шушаник не могла ошибиться?

— Никоим образом. Улухан около шести лет жил о нами по-соседству. Шушаник узнала бы его даже в темноте.

Хачатурянц опять задумался.

— Если Улухан действительно приехал, как ты говоришь, почему он не остановился в родительском доме?

Казарян скорчил ироническую гримасу.

— Говорю тебе, он не посмел бы приехать в Закатали открыто. Здешний пристав знает его как облупленного. Поэтому он пустил слух, будто приехал повидаться с матерью. Это на тот случай, если его все-таки увидят. Ответ у него готов: "Приехал, мол, к больной старушке, попросила". В действительности же это хитрость. Я уверен, он приехал, выполняя тайное поручение. Понимаешь?.. По заданию.

После этих слов Казаряна лицо Айрапета вдруг прояснилось, глаза засветились задорным блеском, как у человека, сделавшего важное открытие. Он встал из-за стола и с веселой улыбкой на губах заходил по комнате.

Вот он — случай, которого он ждал столько дней, случай познакомиться с господином Тайтсом. Как он искал этой возможности, и вот она сама, как желанный гость, явилась в его дом!

— Все ясно. У матросов прервалась связь с Тифлисом, поэтому с ними хочет связаться Бакинский комитет. Чудесно! Но не ошибаешься ли ты? Пойми, ведь я могу опозориться.

— Странный ты человек, Айрапет. Повторяю тебе, Шушаник не могла обознаться. Я верю ей. А ты должен верить мне. Да ведь это легко можно уточнить. Улухан здесь, в Закаталах. Думаю, он уедет только через несколько дней.

Хачатурянц продолжал ходить по комнате, потирая руки. Наконец пришел к какому-то определенному решению, опять сел за стол и с аппетитом принялся доедать харчо. Он не поделился своими мыслями даже с Казаряном.

Когда друг ушел, Хачатурянц тщательно оделся и сунул в карман пиджака пенсне, которое обычно брал с собой, когда шел на какую-нибудь официальную встречу.

Смеркалось.

Он вышел из дому и уверенной походкой направился в верхнюю часть города, где жил Тайтс, человек, с которым он давно мечтал познакомиться. Временами, когда на улице не было прохожих, он вдруг принимался оживленно насвистывать, помахивая в воздухе тростью. Воображение его усиленно работало, он подыскивал и повторял про себя любезные выражения, с которыми собирался обратиться к Тайтсу.

В одном из узеньких переулков он остановился у ворот аккуратного домика с высокой оградой. Оглядев еще раз свой костюм и вытащив из нагрудного кармана надушенный платок, он постучал тростью по калитке, хотя на ней была железная колотушка. Хачатурянц почему-то решил, что он должен воспользоваться именно тростью. Подождал. К нему никто не вышел. Он постучал еще раз. На этот раз, осмелев, он сделал это гораздо сильнее.

Со двора послышался негромкий женский голос, как он догадался, жены Тайтса.

Хачатурянц воровато глянул по сторонам, желая убедиться, что поблизости никого нет, толкнул калитку и вошел во двор.

Жена Тайтса, Варвара Степановна, сидела на веранде с книгой в руках. Желая получше рассмотреть вошедшего, она привстала с кресла и поднесла к глазам пенсне, висевшее у нее на шее.

Перед ней стоял низкорослый, тучный человек.

— Вам кого?.. Извините, не знаю, как вас величать…

Хачатурянц сделал несколько шагов к балкону между цветочных клумб, разбитых во дворе.

— Я хотел бы увидеть Игнатия Игнатьевича, мадам, — произнес он любезно.

Женщина продолжала настороженно смотреть на гостя сквозь толстые стекла пенсне. Впервые, с тех пор как они приехали в Закаталы, к ним в дом без приглашения явился незнакомый человек.

— А кто вы такой? — спросила она холодно.

Хачатурянц откашлялся и, придав лицу приятное выражение, с поклоном ответил:

— Разрешите представиться вам, мадам. Ваш покорный слуга — Айрапет Хачатурянц. Из местных интеллигентов.

С минуту Варвара Степановна молча смотрела на него, о чем-то размышляя, затем поднялась и прошла в дом.

Хачатурянц продолжал расхаживать между цветочных клумб. В одном он был абсолютно уверен: когда он входил сюда, его никто не видел. Это было небезразлично для него. Он боялся Аршака и Бахрама, так как знал: стоит им прослышать о его визите к Тайтсу, и они по всему городу разнесут весть о том, что он, Айрапет Хачатурянц, связан с сыщиком, приехавшим в Закаталы под видом нового секретаря пристава.

Немного погодя на балконе появилась жена Тайтса.

— Прошу, Игнатий Игнатьевич ждет вас.

Хачатурянц с достоинством поднялся по лестнице на веранду. Проходя мимо жены Тайтса, он снял с головы шапку и поклонился еще раз.

В ответ Варвара Степановна сделала жест рукой, приглашая его в комнату.

Вейсал-киши, выйдя из города, кратчайшей тропинкой шел к своему полю. Была пора уборки овса.

Светало.

Временами то здесь, то там из-под кустов выпархивали фазаны.

Пала роса. Когда старик добрался до своего участка, штаны его до самых колен были влажными. Сегодня раньше него никто не вышел в поле.

Легкий ветерок раскачивал колосья, отягощенные созревшим зерном. Издалека, с той стороны, где должна была находиться развилка дорог, доносились голоса погонщиков. Когда порыв ветра налетал со стороны гор, он приносил с собой слабый шум Талачая.

Вейсал-киши снял архалук и положил его на связанные вчера снопы, взял в руки серп и принялся за работу.

Взошло солнце.

От верб, растущих справа, у обочины дороги, по полю вытянулись длинные тени.

С соседнего участка донесся плач младенца.

Вейсал-киши обернулся. Женщина в зеленом платке, край которого прикрывал нижнюю часть ее лица, казалось, не слышала надрывного крика ребенка, туго спеленатого и лежащего возле груды снопов. Она не перестала жать, не разогнула спины.

В ста шагах проходила дорога, по которой крестьяне деревень Мухаг и Тала гнали на базар ослов, груженных всевозможными продуктами.

Послышалась разудалая песня.

"Солдаты идут, — подумал Вейсал-киши. — Жаркий день будет, попотеют ребята".

Солдаты направлялись в сторону реки. Песня приближалась.

Ребенок на соседнем участке опять заголосил. На этот раз мать пожалела его, подошла, взяла на руки и начала кормить грудью. Ребенок мгновенно успокоился.

Солдаты скрылись за поворотом.

Становилось жарко. От росы не осталось и следа. Горы вдали, покрытые лесом, освобождались от утренней дымки.

Высохшие колосья овса стали жесткими и, подрезаемые острым серпом, с шорохом падали на землю.

Около полудня Вейсал-киши, положив серп на землю, решил передохнуть в тени, за грудой сваленных друг на друга снопов. Объемистый глиняный кувшин с родниковой водой был еще покрыт испариной. Старик поднес его ко рту и с наслаждением сделал несколько больших глотков. Вода, просочившись сквозь бороду, попала на грудь, холодя кожу.