Григорий Терещенко - Горячее лето

— Что ж, девочки, надо же навести порядок в своем хозяйстве, — сказала Ирина. — Добре роби, добре і буде.

— Да все руки не доходили, — ответила Полина.

— Теперь дойдут.

— Придется делать, куда денешься.

"Придирается, — заподозрила Татьяна. — Может, мне действительно уйти в другой цех?"

— Коль Алексей Иванович поругал, то за дело. Даже на меня набросился. А как-никак близкий человек мне Алексей Иванович.

— Как близкий? — спросила Татьяна.

— Ну как? Квартировал у меня. А потом технолога Найденову привел на постой. Прямо с вокзала.

— Когда это было?!

— Тогда, когда Жанна Васильевна получила назначение на наш завод. Она вместе с ним в поезде ехала. В гостинице мест не оказалось. Вот он и привез ее ко мне.

Татьяну это сообщение словно кипятком обожгло, и она почувствовала, как часто забилось сердце, как кровь по лицу разлилась и поспешила уйти. "Значит, сплетни, что Алексей повез Жанну к себе и что она ночевала у него — ложь! Постой, кто это пустил такую клевету? Леонид. Да, он… А я, дура, поверила. Нагрубила Алексею, отвернулась от него. Ну что я наделала!.."

Ирина задержалась в инструменталке. И когда Татьяна ушла, обратилась к Полине:

— Как Витя?

— Уверяют в хорошем исходе, а там кто его знает… Профессор тот знаменитый… Но все может быть…

Рабочий день подходил к концу. Стрелка часов медленно приближается к четырем. Сменщики готовятся к приему станков.

Снова Татьяна сталкивается с Ириной. На ее лице улыбка. Татьяна даже залюбовалась: двадцать восьмой год женщине, давно замужем, дочка скоро в школу пойдет, а она стройная, с тонкой талией.

— Табельщицы оборудовали доску показателей. Сейчас они поставят выработку за смену и данные по браку. Не уходи, посмотрим.

— Хорошо!

"Не поделиться ли с ней своим горем? — подумала Татьяна. — Нет, не надо. Мать тоже не советчик. Снова посмеется, как уже было однажды".

Ирина оставила Татьяну и направилась к секретарю партийной организации. Ручинский собирался домой.

— Ты ко мне? — спросил он, складывая инструмент.

— Да.

И рассказала о состоявшемся рейде.

Секретарь партбюро выслушал ее, а потом сказал:

— Рейд — большое дело. Конечно, тумбочки устарели, они портят весь вид цеха. Они свое отжили. Их пора на свалку. Я посоветуюсь с заместителем директора по быту. — Он вытащил из кармана записную книжку и что-то записал. — Но пока пусть постоят, без тумбочек рабочим нельзя, сама знаешь.

— А в Сумах на компрессорном заводе, где я была, идет соревнование между цехами за культуру производства. А мы только можем помечтать об этом.

— Культура разная бывает. Например, Татьяна Ивановна покончила в своей смене с матерщиной? Покончила. Это тоже элемент культуры. Оно и цветы не мешает… А почему бы цветы по всему залу, как в оранжереях, не развести?

— Это верно. В Сумах даже аквариум с рыбешками умудрились завести.

— Давайте и мы начнем.

— Хорошо, возьмемся за цветы. А вы подумайте, куда их ставить.

Татьяна не уходила.

— Леонид дал сегодня двадцать процентов брака.

— А другие как?

— Светлана и Венера работали без брака. Может, его заслушать на собрании?

Ручинский взглянул на Ирину. Она разрумянилась, волосы выбивались из-под косынки.

— Ладно, я поговорю с ним. А потом уже решим. А как у тебя с отпуском?

— Я попросила Алексея Ивановича отпуск перенести.

— Пожалуй, ты права.

Ирина простилась с секретарем партийной организации и пошла в цех. У новой доски показателей качества толпились рабочие…

— Теперь показатели только по качеству будут подводить? — услышала она голос Михаила. — А вообще-то здорово! А? Каково? Работал без брака.

Сильные руки Федора пригнули ему голову: не хвастайся.

Ирина протиснулась вперед.

"Ручинский — без брака, Шило — без брака, Светлана — без брака… А Венеры на доске что-то нет, — подумала Ирина. — Наверное, в конце смены дала брак".

Подошел Олег.

— На черном списке только четыре человека! — произнесла восторженно Ирина.

— Это хорошее начало!

— Без брака — замечательно! — произнес председатель цехкома, ощупывая пустой левый рукав. — Только, увлекшись качеством, едва на сто процентов месячный план выполнили. Если мы и дальше так работать будем, можем сесть в лужу.

— А решение съезда? — спросил Олег.

— А разве в решениях где-нибудь сказано, чтобы снижать темп?

— Темп темпом, а за качество каждого комсомольца будем рассматривать на бюро.

— Ну, не так строго, комсомольский секретарь, и не так сердито. Смотри, у тебя лицо темнее тучи, — засмеялся председатель цехкома. — Кто не работает — тот не ошибается. Нечего размахивать шашкой!

Он уже слышал выражение "размахивать шашкой". Леонид так говорил. А теперь председатель цехкома эти слова повторяет. Конечно, он горячится, когда комсомольцы забывают о своих обязанностях. Даже не советуясь с членами бюро, Олег иногда вставлял в повестку дня разбор провинившегося. Но за дело же. Ирина несколько раз замечала ему, что можно было и не так строго взыскивать. Просто ограничиться дружеским разговором с виновным. Она верила, да не только она, все члены бюро, что Олег поймет: хоть и была у него эта "горячинка", секретарь он хороший, энергичный. Со временем он укротил пыл, стал действовать более обдуманно, целеустремленнее, не злоупотребляя правами секретаря. Но иногда… Он и сам понимал, что горяч, пытался сдерживать себя, по не всегда это удавалось. Такой характер, ничего не поделаешь. Вот и теперь Волков говорит, чтобы не "размахивал шашкой". Нет, он не согласен с ним. За качество надо строго спрашивать. Дорого оно обходится государству. Смирились с браком. Вот почему, хмуря брови, он сказал Волкову:

— За брак, товарищ цехком, надо не только "размахивать шашкой", но и привлекать к ответственности!

— А я разве против? Только не надо горячиться, — сказал Волков и ушел.

Федор долго маячил около двери кабинета заместителя начальника цеха и, улучив момент, когда мастера вышли, заглянул. Алексей тоже собирался уходить, проверить, как начинает работу вторая смена.

Федор был в хороших отношениях с Алексеем. Хотя друзьями, как говорят душа в душу, их назвать нельзя. Больше года они прожили в одной комнате общежития. По характеру они разные. Алексей, как думали в общежитии, не раскрывался полностью. Молчалив. И других удерживал от лишней болтливости. А Федора хлебом не корми, дай только потрепаться, особенно о женщинах. Алексей часто его одергивал. Тот сердился, отчего лицо наливалось краской. Рабочие замечали, что он прижимистый до скупости. Но был и другой Федор: думающий, серьезный, работающий. Таким и только таким хотел видеть его Алексей.

— Ты ко мне?