Григорий Терещенко - Горячее лето

— Они что, с ума спятили?! — вспылил директор. — Межведомственная комиссия приняла?

— Приняла.

— Кто же это такой умник? Всех обставил?

"Продавать пли не продавать сына?"

— Слесарев, Ручинский, главный технолог… Да еще Коваленко. С него, собственно, и началось. Отказался изготовлять из имеющейся стали полуоси. Ему только сталь 47 подай. И ни в какую!

— А что, 47-й на заводе нет?! Почему молчали? Я же в Москве был!

— Наряд на сталь уже есть, только выбить осталось. На третий квартал.

— Вербин пусть едет. Из-за полуосей "Сибиряк" стоять не будет. Дошлем…

— Ну там еще кое-какие неполадки. Собственно, мелочи. Расположение температурного датчика не всех устраивает. Балка переднего ведущего. Телескопический гидроподъемник нужно за кабину вынести.

— Это надо немедленно устранить! Что же это наш Найдорф? Да и вы, дорогой, где были? Те три "Сибиряка", опытных, работают? Завтра самолетом инженера туда пошлите. Три месяца! Курам на смех! Мы не только серьезные, но и ответственные люди, нам доверили. Машину запускать в серийное производство! Нечего антимонии разводить!..

Не будь так поздно, директор, конечно же, с вокзала рванул бы на завод.

В приемной директора сидело много людей. Каждого из них привели сюда свои заботы. Вернее, не свои, государственные. Хотя по личным делам сегодня Привалов не принимал. И каждый был убежден, что именно то дело, ради которого пришел он, и есть самое важное и самое неотложное. Только из второго механического цеха явилось двое: Коваленко и его заместитель Доценко, не зная, зачем их вызвали персонально. Нетерпеливо поглядывая на плотно затворенную дверь кабинета, посетители переговаривались вполголоса.

— Чай, наверное, пьют.

— Приказано никого не пускать.

— Уже второй час сидим…

Секретарша молча перебирала бумаги.

— А кто у него? — спросил Алексеи.

— Иван Иванович Стрижов, — ответила секретарша. — Как только он выйдет — зайдете. Вы по вызову? — Внимательно посмотрела на Алексея и подумала: "Как Коваленко похож на Стрижова. Не родственник ли?"

А дверь кабинета все не открывалась.

Но вот в приемную с шумом вошли парни и девушки. Среди них был Ручинский. Николай Тимофеевич уверенно шагнул прямо к двери директора. За ним двинулись Татьяна, Михаил, Светлана.

— Что-нибудь случилось? — спросил Доценко у Алексея, но тот только пожал плечами.

"Неужели они не видели нас? — подумал Алексей. — А может, игнорируют? Что же стряслось? Ведь мы всего полчаса назад ушли из цеха".

Секретарша остановила Ручинского. Николай Тимофеевич недоуменно пожал плечами: ему трудно было даже представить, что его и тех, кто пришел вместе с ним, может кто-то задержать. Он решил: либо секретарша не узнала его, либо он не понял её.

— Что вы сказали? — переспросил он.

— Павел Маркович занят.

Она его узнала. И все-таки… Он мысленно возмутился: сколько лет сидит в приемной и никак не усвоит, что людей от станка надо принимать без всякой очереди. Давно ли ночью к нему приходили с поклоном от директора. Месяца полтора назад. Острая нужда, видите, заставила. Шестерня импортного станка сломалась. "Надо сделать за две смены, — сказал главный механик завода, — иначе беда!" И он, Ручинский, изготовил шестерню за десять часов, не выходя из цеха. И вот его хотят посадить в очередь и заставить смиренно ждать, когда о нем доложат. Да и Герой же он, секретарша должна знать! Так имеет он право без очереди к директору попасть или нет? Не каждый день он к нему бегает. Больше от имени директора к нему, Ручинскому, обращаются.

Отвернувшись от секретарши, чтобы не видеть, ее укоряющих глаз, он порывисто шагнул к двери, рванул на себя и жестом предложил всем, кто с ним прибыл, зайти.

— Павел Маркович, можно?

Директор повернулся всем корпусом в сторону вошедших, окинул их тяжелым взглядом темных глаз, в которых блеснуло что-то холодное, металлическое.

Это сразу отрезвило и насторожило Ручинского и других, заставило их посмотреть на себя иначе, как бы со стороны.

— Минуточку! А где начальник цеха и его заместитель?

— Они полчаса, как здесь, — ответила секретарша.

— Пришли и полцеха за собой привели! Ну и Коваленко! — На лице директора мелькнула улыбка. Однако эту улыбку не так просто понять.

— Нет, Коваленко с заместителем пришли сами собой, а эти ворвались — и сразу в кабинет. Я их предупреждала, что вы заняты.

— Зовите Коваленко и Доценко. Что, они у своих подчиненных пастухами ходят? — И к Стрижову: — Срочно все это сделайте, Иван Иванович!

Тот поднялся со стула, выпрямился.

— У вас ко мне все? — спросил он.

— Все. Пока все…

Не торопясь и, казалось, не обращая ни малейшего внимания на прибывших, он пошел к выходу, низко опустив голову.

— Так с чем же вы ворвались ко мне? — сухо обратился директор к вошедшим. Глаза у него блестели, на белках были красные жилки. — Не новый ли образец самосвала изобрели, а может, уже поточные линии пустили?

— Ни то, ни другое, — горячо начал Ручинский. — С жалобой мы, Павел Маркович! Что же это получается? Заказ-то на полуоси в другой цех отдали? И детали для переднего моста. И все заготовки туда идут.

— Это вас начальник цеха сюда направил?

— Сами пришли. Потому что это несправедливо.

— Значит, говорите, все тому дяде?.. А вы подумали о другом? О том, что на первом плане у нас "Сибиряк"? Не подумали?

Привалов повернулся, сделал полукруг и опустился на свое обычное место. Теперь прибывших и директора завода разделял массивный стол.

"Конечно, надо и Коваленко давать заготовки, — уже успокаиваясь, думал Привалов. — Что же это Стрижов решил держать их в черном теле? С шиш держи ухо востро: сегодня к директору ворвались, завтра в обком вломятся".

— Вы, как директор, считаете это правильно?! — спросил после некоторой паузы Ручинский. — Как человек, понятно…

— Разберусь, товарищи, — уже более мягко сказал Привалов. — Я ведь, как говорится, с корабля на бал. Ночью приехал. Получите и вы все необходимое… Материалы и заготовки. Но имейте в виду: вне всякой очереди обеспечиваем и готовим "Сибиряк". Он на нервом плане! Все остановим, а "Сибиряка" дадим!

— Мы тоже готовим детали на "Сибиряк". Но дело не в этой новой машине. Качеству мы не придаем значения. Экономии. Вот вопрос. Посчитайте, во сколько обходятся чрезмерные припуски в литье, сколько от этого зря металла уходит в стружку! А вдобавок инструменты, электроэнергия, время. Семипудовый пшик получается!..

О недостатках Ручинский говорил с той хозяйской хваткой, смелостью, самоуверенностью, с той интонацией, что будто именно он и есть самый главный и самый ответственный на заводе.

— Я ведь за каждую смену краду трешку, а то и пятерку. Да судить же следует меня за это. А меня в передовики!