Аркадий Крупняков - Москва-матушка

До вечера таскали по княжеским хоромам, все указать застав­ляли, где золото да каменья схоронены. Клялся и божился я, что не княжич, другие дружинники подтвердили — не верили... И до сих пор не верят. А князь с княгиней успели в шляхту ускакать. На землю пана Чапель-Чернецкого, говорят, татары не вступили, дружба, видно, у пана с татарами...

— Что пан, что князь, что татарин — все одно разбойники,—• вмешался вдруг в их разговор стоявший поодаль мужик. Василько давно уже заметил, что он прислушивается к рассказу дружинника.

Сокол вскинул на него глаза. Мужик был высок и жилист. Голо­ву его покрывала копна рыжих всклокоченных волос. Густые на­висшие брови придавали лицу суровость. Выражение серых боль­ших глаз менялось мгновенно: лукавый, насмешливый взгляд де­лался вдруг колючим и злым.

— Больно ты на язык остер,— заметил Сокол, глядя на рыже­го,— и не выдержан. За такие слова голову оторвут — попомни.

— Донесешь, што ли? — Рыжий посмотрел на него зло.

— Ну-ну, не сверкай глазами. Тебя же уберечь хочу. Зовут- го как?

— Вестимо как... Ивашка. А тебя?

— Василько.

Рыжий рассмеялся.

— Чего зубы сушишь? Нашел место для смеха.

— Я думал, ты высокого роду — за князей слышь как заступил­ся. А по имени глянул — из одного теста мы с гобой. У нас в дерев- нешке тоже так — если мужик не Ивашка, то обязательно Васька. И потом, если в нашей доле унывать — пропадешь скорее.

Василько вспомнил, как часто дерзил конвоирам этот мужик,, как доставалось ему больше, чем другим. И плетью татарин хлес­тал, и рукояткой сабли в зубы тыкал, один раз чуть конем не зада­вил... И надо же, не смирился мужик, даже убежать как-то ночью надумал. Поймали, обратно привели, избили сильно. Ан, видно, духа не сломили...

Присивашской степью ведет невольников караванчи Мубарек. Серой волнистой лентой пролегает дорога между озер. В накален­ном воздухе стоит тяжелый запах гнилой, стоялой воды, соли и полыни.

Знойно. По высокому бездонному небу медленно плывут редкие кучки облаков. Они ярко отражаются в окрашенных синью озер­цах, и оттого воды кажутся глубокими. На самом деле озера мелки. Под тонким слоем воды многометровая толща соли. Едва-едва дви­жется караван невольников. Даже татары-конвоиры приуныли.

В лохмотья превратилась одежда пленников. Лица людей не­подвижны. Только почерневшие губы медленно сжимаются и раз­жимаются — одно лишь слово шепчут изнуренные люди: пить!

Ивашка зубы стискивает, не жалуется. На татар с ненавистью поглядывает.

— Ну, погодите, ироды, дайте только убежать, все припомню.

— Убежишь ли? — спрашивает Василько.

— Не впервой. Пятый год по этой земле мотаюсь. Трижды убе­гал. Даст бог, убегу и четвертый раз.

— Дома остался кто?

— Сын Андрейка да жена. Живы ли — не знаю. Ежели и живы, все одно муку подневольную терпят. Подожди, князюшко, ужо и до тебя доберусь!

— Зол ты на него.

— А ты к князью добер? Я чаю, нет среди простых людей чело­века, который не натерпелся бы от них...

— И то,— согласился Василько.

Идет караван невольников. Молчат люди. А дороге нет конца, нет края мучениям.

Идет караван.

Хорошее место Хатырша!

Мубарек привстал на стременах и посмотрел вдаль. Еще пол­часа пути, и караван придет к цели. Сейчас Хатырши пока не вид­но, она утонула в зелени. Только минарет дворцовой мечети свер­кает на солнце своим полумесяцем. Бойкая, как молодая кобылица, речонка, извиваясь, бежит по заросшей лесом долине.

Там, где река делает излучину, самое красивое место. Пять лет назад Мубарек посоветовал бею Ширину построить здесь летний дворец. Богат и могуч Халиль-бей из рода Ширинов, много у него дворцов. Но разве плохо иметь еще один, в этой спрятанной от больших дорог прохладной долине. К тому же у Халиля побали­вает печень, а воды горных источников, расположенных рядом с Хатыршой, имеют целительную силу.

Бей живет здесь только летом, и то малое время. В его отсут­ствие дворец в распоряжении нуратдина Мубарека.

В эту весну воины Халиля в Дикое поле еще не ходили. Бею мешают болезнь да какие-то неотложные дела в столице хана Сол- хате. Но нуратдин — военачальник бея — не сидит без дела. Узнал Мубарек, что перекопские татары ходили в набег и вернулись с большим ясырем,— сразу помчался туда. Триста невольников куп­лены, считай, задаром. Если дать им отдых и немного подкор­мить,— будет прекрасный живой товар. По хорошей цене пойдет.

Бей Ширин ой как обрадуется удачной покупке. Правда, двад­цать невольников умерли в пути, но это невелика потеря. Об этом бею можно и не говорить.

* * *

Под тяжелыми сводами подвала вонь и духота. Люди валяются на полу. Когда-то была тут зеленая кустарниковая подстилка, те­перь листья усохли, прутья оголились. Но и этой постели рады ис­томленные люди.

Третий день живут они в подвале, ждут решения своей судьбы. Молодой черкес — слуга Мубарека — каждое утро приносит не­сколько ведер распаренного проса и высыпает его в длинное дол­бленое корыто, что стоит посредине подвала. Потом в этих же ве­драх приносят воду и разбавляют густую кашу. Гремя цепями, не­вольники подбираются к корыту и запускают руки в тепловатую пенную жижу. Тут тебе и еда, и питье.

Иногда вечером черкес, сгибаясь от тяжести, снова появляется в подвале. Он сбрасывает с плеч костлявую тушу овцы. Пленники видят — это падаль. Люди отворачиваются от тухлятины, но черкес знает — к утру от нее останутся только кости.

Мубарек быстро шагал к подвалу, сердито помахивая нагайкой. Он был зол, как тысяча шайтанов. Покупая невольников в Ор-Ка- пу, за одного из них он уплатил дороже, чем за остальных. Кара- ваячи клялся аллахом, что это — сын князя. Большой выкуп думал взять за него Мубарек. Но в Хатырше знатный пленник начал хит­рить. От княжеского роду отказывается, письмо князю о выкупе писать не хочет. Этот гяур хочет провести его, известного всем тор­говца живым товаром.

А в подвале Мубарека ждут. Еще с вечера Василько подполз к дружиннику, которого сочли за княжича, и сказал тихо:

— А что если я отзовусь княжичем?

— Да ты в своем уме?! Неделя не пройдет, обман откроют — голову снесут.

— Авось не снесут. Пока выкупная грамотка туда-сюда ходит— убегу. Я чаю, княжича в подвале держать не станут.

— Куда убежишь? Словят запросто в тот же день.

— Ужо знаю, куда бежать.— Василько приник к уху дружин­ника и зашептал: — Пусти слух, что я княжий сын, а ежели сбе­гу— постараюсь и вам как ни то помочь. Слово даю. Я уже все обдумал подробно.

— Твое дело. Мне сказать, что ты княжич, недолго.

К утру все пленники знали — нашелся человек, который решил­ся рискнуть головой, чтобы потом прийти на выручку. Появилась хоть слабенькая надежда на спасение...