Аркадий Крупняков - Вольные города

Целый год томились московские гости, не зная за собой ника­кой вины. Тяжко терпеть неволю виновному, но вдвое тяжелее быть в полном неведении. Никто из купцов до самого последнего дня даже и не догадывался, за что посажен.

По этому-то неправому делу и встретился русский посол с кон­сулом Кафы.

Позднее толмач Шомелька, приглашенный вызволенными из тюрьмы купцами, рассказывал в подробностях о том, как происходило посольство.

Шомелька расписывал прием послов, похвалы, коими осыпали посольство фряги, запомнил наизусть. Кто кому поклонился, кто кого возвеличил — передавал до тонкости. Но купцы люди дело­вые. Им суть подавай.

— Не томи мелкотой! — кричат.— О торговле что говорено было?

— Што боярин сказывал?

Шомелька подумал малость и о другом речь повел:

— ...И тут боярин свет Никита Василии говорит: «Синьор кон­сул! У нас на Руси ведомо, что народ ваш торговлю вести большой мастер. Позволь мне в этом усомниться».

— Правильно! С фрягами только так и говорить,— поддакива­ют купцы,— им на горло наступить надо!

- Консул, конечно, грудь колесом, — «как, мол, так — усом­ниться?»— «А пошто пути торговые из Руси, из земли Московской ггноряете? С кем вам осталось торговать, как не с нами?» — «Синьор посол ошибается,—это, значит, консул говорит,— ворота нашего города всегда открыты для русских гостей».

А боярин на своем стоит. «Идучи сюда, видел я, на воротах кре­пости начертаны слова: «Будьте здоровы и пребывайте с богом, гости Кафы». Столь мудрый девиз мил сердцу каждого купца, од­наче вам грешно, написав его, делать все по-иному. В минулом піду невинно многих гостей наших у вас побили и пограбили, а

- Гридка Жук в застенке от побоев помер».

— Помер Гридка, царство ему небесное,— вздохнув, произнес іспанко и перекрестился.— Ну, дальше говори.

- А какая на них вина, никто не знает?» — спросил боярин.— «Как никто не знает? — консул взял со стола письмишко и гово­рит:— Давно через толмача Иванчу мы государю вашему про ви­ну купцов сообщили».

«Какова их вина?» — боярин опять же говорит сурово, нетороп­ливо.— «А вот какова...

Бще во время консульства Гофредо Леркари в Кафу прибежа­ли десять генуэзских купцов и один грек. Ходили они с караваном и Венгрию, возвращались оттуда с богатыми товарами. Однако на нашей земле вышеупомянутые купцы на переправе через Днепро подверглись нападению и были пограблены. Они вернулись в Кафу нищими и подали консулу слезную жалобу. Если синьор посол изволит прочесть — вот их письмо».

— Я то письмо читал и боярину перевел, в нем и верно бы­ла жалоба фряжских купцов на пограбление, а разбойники назва­ны «козакос иллиус домини де Моско», что означает — подданные цари московского казаки.

- Купцы врут! — крикнул Степанко.— Всем ведомо, что фрягов в ту пору пограбили татары.

- И мы то знаем. Однако консул ди Кабела сказал: «Наши купцы под присягой назвали виновными в их беде людей московских, а татар не назвали. Почему так, синьор посол?»

— А Никита Василич, не долго думая, говорит: «Верить надо ра зуму. Допустим, што купцы пограблены в нашей земле какими- 1(» лиходеями. Но кафинские гости при чем?! Они, горемычные, и досель не знают о том пограблении. Умно ли ваше решение?»

«Мы за то, чтобы негоцианты наши нужды в торговле :не тер­пели,— отвечает консул.— Подданные вашего государя их погра­били, нанесли им большой ущерб. И я думаю, что мы сделали верно, возместив этот ущерб за счет русских подданных, живущих в вашем городе. Товаров у ваших людей взято ровно столько, сколь­ко у наших отнято разбойниками».

Тут в разговор вступил Никита Чурилов. Он спокойно испросил у боярина позволения говорить и начал: «Ваша забота о судьбе по­грабленных негоциантов, синьор консул, похвальна. Но стоят ли они, неблагодарные, этой заботы? Я совсем нечаянно узнал, что они недавно отправили в Геную письмо, в котором снизошли до клеветы на вашу особу. Пишут они, будто деньги за товары им до сих пор не отданы».

При этих словах, ей-богу не вру, ди Кабела побледнел как по­лотно. Не знаю, где раскопал сурожанин это письмо, но, прова­литься мне на этом месте, он сразил этой вестью консула наповал. У ди Кабелы, по всему видно, рыльце в пушку...

— Прика-а-арманил и наши денежки, стервец! — не стерпев, крикнул один из купцов.

— Теперь аминь!

— Что с возу упало — пропало!

— Подождите, купцы, не торопитесь. Слушайте далее. Консул, стало быть, и бледнеет и краснеет, а Чурилов спокойненько про­должает: «Я не хочу этому верить, но написали они, будто вы эти деньги присвоили».

«Подлецы!» — крикнул консул.

«Ия говорю — подлецы,— согласился Никита.— За это время переругались они промеж собой, и грек, о котором было говорено, сам мне рассказал, как его компаньоны умышленно договорились возвести поклеп на московских подданных, дабы с их земляков в Кафе потерянное возвернуть».

«Какие злостные клеветники и обманщики! — воскликнул ди Кабела.— Я не могу этому поверить!»

«Вот синьор Кокос тому свидетель. Говорю при нем».

«За обман будем жестоко наказывать,— гневно изрек консул и еще добавил: — На евангелии клялись, презренные».

«На то воля ваша — наказывайте,— говорит боярин,— одначе гостей наших из застенка надо отпустить и добро и товар вер­нуть».

«Люди ваши будут освобождены сегодня же. А товары вернуть, к сожалению, мы не можем. Они проданы, а деньги внесены в каз­ну. Тут боярин Никита Василич, сверкнув очами, сказал: «Позволь, господин консул, промолвить на то государево слово». Он взял из рук писца великокняжеский наказ и стал читать: «Иоан Василич, государь всея Руси, повелел сказать твердо: людей наших ослобонить, товары ихние чтобы вы поотдавали, дороги бы купцам не затворяли. Коли ж так не учините и людям нашим товар не отда­дите, ино уже не мы, а вы путь купцов затворяете. После этого мы, даст бог, и без вашей торговли проживем, а как вы, кафинцы, без торговых дорог пребудете? Вот слово Великого князя Иоана».

— Так их, жуликов голенастых, и надоть! С ними только так и говорить! — воскликнул Степанко Васильев, прослушав пересказ Шомельки.

Молодец, великкнязь!

Доколе им в зубы глядеть будем? — одобрительно шумели купцы.

Вспомнил государюшко и про нас. Заступился. Неуж и теперь товары не возвернут?

- Отдадут,— уверил Шомелька.— Слушайте, что случилось да- " Надо вам сказать, что Никита Чурилов не только мудрый, но и і мглмй старик. «Ведомо ли кафинцам,— сказал он,— что хан Менгли Гирей русскому государю шерть на дружбу дал? Вижу — о сем мы не знали. Даже сей дикий народ хочет с Москвой дружбу иметь, и им, люди торговые, мудрые, с такой обширной и богатой страной думаете жить в ссоре. Я сам торговлю веду и знаю — без выхода на Москву дела ваши захиреют. Туркове пролив загородили, Кафа более половины заморских гостей лишилась. Сейчас на Москву дорогу затворяете. С кем тогда торговать-то будете?»