Аркадий Крупняков - Вольные города

Совсем плохо пришлось попу Ешке. Андрейка знал из разгово­ров; что в православной церкви началось великое шатание устоев, расплодилось множество ересей и лжеучений. Митрополит рас­правлялся с еретиками, всякими книжниками жестоко. А Ешка по простоте душевной приволок с собой изображение святой Агнессы да и подарил его малой церквушке в Ростиславле. Поп этой церк­ви, тоже по простодушию, выставил католическую святую перед алтарем. О сем узнали в Москве, Ешку и попика расстригли и пос­лали в далекий монастырь чернецами.

Отец Андрюшки с Литейного двора ушел — работа там была вредная для здоровья, платили простому люду скудно, даже не хватало на хлеб и на квас. Пришлось Ивашке кланяться Василь­ку, чтобы тот взял его в дружину сотником.

И Андрейка стал понимать, что в Москве воля есть не для всех, а только для князей, бояр да иноземных людей, коих к этому времени развелось много. Эти размышления прервались гусельной игрой. Пока он стоял и думал, Васятка достал из чехла гусли и стал названивать песню, которую перенял у Андрейки недавно.

— Ты молодец, Васятка, быстро выучил песню,—сказал Анд­рейка задумчиво,— это деда Славки песня. Она про волю расска­зывает.

‘Колты (старорусск.) — серьги.

— Мне бы слова... Я ее петь стану.

— Тебе еще рано. Вот вырастешь — будем петь ее вместе.

Васятка, не переставая играть, согласно кивнул головой.

ГОДЫ ИЗМЕН

Год за годом идет время. Ширится и крепнет государство Мо­сковское. Иван Васильевич отладил мир с Крымом. Умер король Казимир — извечный враг Руси, вместо него сел на престол его сын Александр. И здесь преуспел великий князь. Он отдал дочь свою Елену за молодого литовского короля и заключил с Литвой мир. Уже перешли под руку Москвы князья Вельские, Чернигов­ские и Северские со своими землями, уже закончены битвы под Ведрошью и Мстиславлем, уже ходят русские послы в австрий­ский двор, шлют своих купцов в Москву дожи Венеции.

И только с Казанью никакого ладу нет. Как только отравил Алихан своего отца Ибрагима, как развязал себе руки, так и на­чал лютовать. То снаряжает поход на Нижний Новгород, то шлет своих конников на Вятку, то воюет Муром и Галич. Надо было что-то делать. Вспомнил тогда великий князь про сына царицы Нурсалтан...

Магмет-Аминь прожил эти годы в Кашире. Тихо прожил, скуч­но. Сунул его великий князь в этот худой городишко на кормление и забыл. А ныне весной вдруг весть: просит мать приехать в Крым, погостить. Обрадовался Аминь. За день снарядил возок, взял де­сяток конников — и айда в Крым. Встретила Нурсалтан сына ла­сково, показала его мужу, провела по новой столице ханства — по Бахчисараю. Много лет не видел мать Аминь. Думал, постаре­ла. А царицу будто и годы не берут. Какой была, такой и оста­лась. Красивой, властной, деятельной. Вечером стал Аминь жа­ловаться на свою жизнь!

— Скоро мне исполнится девятнадцать, а кто я? В Казани го­ворят— выкормыш царя Ивана, в Москве говорят — будущий хан Казани. Предки мои, ханы Золотой Орды, в мои годы на тронах сидели, громкую славу битв имели. А я до сих пор, как щенок, ску­лю у казанской подворотни, великий князь меня в военные дела не берет, на мои письма не отвечает.

— Ты долго в Москве жил, а нрав Ивана не понял,— спокойно говорит в ответ сыну Нурсалтан.— Он такой человек, если ты ему нужен, он тебя на руки возьмет и через любую реку переносить будет. Но если вдруг с того берега ему крикнут, что ты уже не ну­жен, он посреди реки тебя бросит, будешь тонуть — руки не по­даст.

— Чтобы понять это, — говорит Аминь, — долго в Москве жить не надо. Все властители такие.

— Верно сказал. От писем что толку. Надо показать, что ты Ивану нужен.

— Как?!

— Жениться надо.

— О валлах-биллях! Мне себя кормить трудно...

— Ты руки к небу не поднимай — ты меня слушай. Были у ме­ня от ногайского мурзы Юсуфа люди и сказывали, что есть у него две дочки неописуемой красы. И намекали, что Юсуф не прочь со мной породниться.

— Я слышал — Юсуф богат?

— И силен. Вся ногайская орда в его руках. И если ты ста­нешь его зятем — Иван тебе письма слать будет, а не ты ему. По­езжай к Юсуфу, я с тобой богатые подарки ему пошлю.

Обрадовался Аминь, на другой день по-быстрому собрался и катнул в ногайские степи.

Мурза принял его ласково, дочек показал: старшая, Гюльнэ,— пышнотелая, круглолицая, младшая, Сююмбике,— смугла, черно­глаза и стройна, как тополек. Разбежались глаза у Аминя — ка­кую сватать? Обе около него увиваются. Аминь — джигит тоже хоть куда: статен, силен, красив.

Две недели гостит он у Юсуфа: слушает песни сестер, пирует с сыном мурзы Али-Акрамом, на скачки ездит. И никак не решит: к какой дочке свататься. Если у мурзы спросить — неудобно, у не­вест выпытать, какой он больше нравится, тоже смеяться будут. Решил с Али-Акрамом посоветоваться.

— Сватай любую,— сказал подвыпивший Али-Акрам.— Я бы на твоем месте Сююмку взял.

— Не молода ли?

— Ля илляхи! Пятнадцать лет — самая пора. А Гюльнурка те­бе ровесница. Когда ты станешь зрелым мужем — она старухой будет.

Подумал-подумал Аминь и решил сватать Сююмбике. Позвал ее в степь поговорить...

Над полуденной степью вьется ковыльный пух. Теплый, упру­гий ветер приносит с низовий Волги горький запах полыни и пре­лого камыша. Всходят, наливаются соком молодые травы, подни­маются над выветренным за зиму сухостоем.

Кони идут рядом, сбивают копытами росу, тянут за собой, как бесконечные арканы, два влажных следа. Аминь смотрит на Сю­юмбике и дивится. Девушке совсем мало лет, а в больших черных глазах ее светится взрослый ум, в уголках сочных, розовых губ та­ится усмешка. Две толстые косы перекинуты на упругую грудь, в седле сидит твердо, играет стременами, касается коленом ноги Аминя, вроде дразнит. Аминь молчит, не знает, с чего начать раз­говор. Девушка приходит ему на помощь:

— Моя сестра тебе нравится?

— Гюльнэ? Я завидую тому, кто станет ее мужем. Женихов у нее много?

— Отбою нет. Ты ведь тоже...

— Нет, нет,— Аминь торопливо поднял руку, — не она отворит ворота моей любви.

— Кто же звезда твоей ночи, джигит?

— Сердце мое отдано другой.

— Там, в Москве?

— Нет. Она тут, недалеко... Совсем рядом.

— Уж не я ли?

— Ты, джаным [19].

Девушка стрельнула глазами в Аминя, спрятала улыбку.

— Обо мне рано думать, джигит.

— Тебе уже пятнадцать. Я знаю...

— Не в годах дело.. У меня тоже сватов было немало. Но я...

— Чем же не хороши женихи?

— Я хочу, чтобы мой муж дал мне то, чего у меня нет.

— Чего тебе не хватает?

— Мне предлагали табуны коней и скота. Зачем мне они? Ты видел бесчисленные отары скота у моего отца. Мне предлагали зо­лото и красивые одежды. Разве дочь Юсуфа бедна?