Аркадий Крупняков - Марш Акпарса

— А ты про Юксары слышал?—спросил кто-то.

— А что в Юксарах?

— Тех, кто в войско идти отказался, саблями джигиты Ахмачека посекли.

Долго судили-рядили, так ничего путного и не придумали. Тогда старый карт, молчавший во время всего разговора, сказал вдруг:

— Разойдитесь все по домам. Всех людей, что с Алтышем при­шли, посылайте сейчас же сюда. А людей для Ахмачека готовить надо—у них сила.

Когда старики разошлись, карт спросил сына:

— Твои друзья так же думают, как и ты?

— Им Чалымское ханство не нужно, они войной сыты по горло.

— Если им все, что я придумал, сказать—не выдадут?

— А что ты им скажешь?

— Я вот что, сын, надумал: пока жив Мамич-Берды и его брат Ахмачек, покоя нам не будет. У них—сила, мы—безоружны. По слухам я знаю: нет такого илема, где бы желали воевать за бо­гатство Мамич-Берды. Пусть твои друзья идут по своим илемам и, не дожидаясь Ахмачека и Мамич-Берды, собирают под свою руку людей. А собравши, пусть шлют гонцов с подарками к тебе. А там я скажу, что делать дальше...

Неделю спустя к Чалыму подъехало двенадцать всадников. Их переметные сумы были набиты туго. На переднем коне ехат Алтыш. У дома, где жил новоявленный хан, его остановила ох­рана.

— Кто такие?

— Передай высокочтимому хану, что к нему сотник Алтыш по большому делу.

Когда Алтыш вошел в просторную избу, Мамич-Берды сидел на троне, вывезенном из Кокшамар. На хане были халат с плеча Али-Акрама, меховая шапка с золотой цепочкой наискосок.

Алтыш упал на ковер, поцеловал подножие трона и поднялся:

— Велика моя вина перед ханом. Я пришел просить у тебя милости и прощения.

— Ты, Алтыш, трус, и тебе пощады не будет. Ты со всей сотней сдался в плен удиравшим воинам Акпарса, вместо того чтобы драться за ханство.

— Поверь, великий хан, нас отсекли от Чалыма воины русской сотни, а ногайцы, видя это, не помогли нам ничем.

— А где твоя сотня?

— Все мои воины вернулись из плена вместе со мной, они то­же, как и я, принесли тебе большие дары и просят милости. На двенадцати лошадях привезли эти дары.

— И это все, что ты хотел мне сказать?

— Нет, не все. Твои верные воины возвратились в свои илемы, собрали каждый по сотне самых сильных и самых смелых парней и теперь ждут твоего повеления. Скажи, куда им идти?

— Вот это подарок достойный!—воскликнул Мамич-Берды.— В каких илемах эти воины?

— Все они живут в лесах по ту сторону озера Таир.

— Я прощаю всех вас и милую. Поезжай к твоим воинам и скажи им, чтобы вели людей к озеру. Через два дня я буду там и поведу их в Кокшамары. Я хочу посмотреть на них...

Минуло два дня. Мамич-Берды переправился на левый берег и встретил Ахмачека. Тот рассказал ему, что сбор войска идет плохо, люди из илемов уходить не хотят, а тех, кого удается увес­ти, трудно укараулить—разбегаются в дороге.

— Ты молод и потому глуп,—сказал Мамич-Берды,—Я знаю, сколько людей искрошил ты своей саблей. Ты распугаешь всех черемис. Кто тогда поддержит ханство? Учись у сотника Алтыша—он привел к озеру Таир около трех тысяч. Сейчас же поез­жай в Кокшамары и приготовь им место—я приведу их туда. Мне вдогонку пошли сотню джигитов на всякий случай.

— Хорошо,—хмуро ответил Ахмачек и, огрев коня плеткой, по­скакал по грязной дороге...

На песчаной косе около озера Таир людей полным полно. Да­леко по берегу меж кустов построены шалаши, горят костры, ви­сят котлы. На вертелах жарится мясо, от него—во все стороны приятный запах. Люди веселы—звенят гусли, рокочут тюмыры, пляска идет на песчаной косе.

Вдруг подскакал к озеру всадник, осадил резко коня и, взмах­нув плеткой в сторону леса, крикнул:

— Великий хан черемисский Мамич-Берды!

Не прошло и пяти минут, на лесной дороге показался хан со своей сотней джигитов. Мамич сидит в седле гордо, конь под ним вороной, сбруя золотая—ногайского хана наследство.

Алтыш вышел вперед, взял коня под уздцы, помог хану сойти на землю. Сказал приветственные слова. Люди встретили появ­ление хана радостными криками. Алтыш показал на высокий на­вес под тремя деревьями—там стоял стол и скамьи.

Мамич-Берды хотел было отказаться—кто знает, что там под закрытым со всех сторон навесом? Но потом сам устыдился своей боязни. С ним сотня вооруженных до зубов джигитов, а тут со­всем почти безоружные люди, которые сами пришли проситься под его высокую руку.

И он шагнул к навесу.

Только Мамич вошел под навес, грянула музыка, зазвенела песня, пляски снова начались. Видит хан, что люди хмельные, веселые, пришли к нему по своей воле, о зле не помышляют.

А под навесом сидят знакомые ему люди—вместе когда-то Ча­лым брали. И уж совсем успокоился Мамич, когда увидел, что все они безоружные, даже ножа на поясе ни у кого нет.

Алтыш поднес хану чашу с пивом.

— Великому гостю—великий почет,—сказал и сам отпил не­сколько глотков из чаши.

После первой чаши заходили в голове хана какие-то странные мысли. «Для чего ночи не сплю, для чего сам себя в кулак сжал? Сперва ханство создавал—не позволял себе никаких вольностей, ни на одном пиру не был. Потом появился Али-Акрам—тот начал на пирах гулять, ему, Мамичу, пришлось дела ханства вершить— не до пиров. Теперь он сам хан, но опять со страхом за гостевой стол садится. Да сколько же себя в узде держать?!»

— А ну, Алтыш, налей еще! Пить хочу, гулять хочу. Вы ра­дость большую мне принесли, ханство мое укрепили.

И выпили гости по второй чаше.

А за навесом тоже не дремлют — тянут джигитов в пляску, угощают пивом: благо, у каждого по большому берестяному бу­раку припасено. Под навесом пир идет без передышки. Всем но­вый хан надавал звания сотников, обещал после того, как ханство укрепится, около своего двора держать. Сотники хану в верности клянутся, славят его мудрость, силу и смелость. А пиво на столе вроде и не убывает, сколько его ни пьют. Мамич-Берды доволен, что он на пиру сильнее других—многие уж попадали под стол, иные спят на скамейках или храпят, уронив голову на стол.

Только он да Алтыш на ногах.

Потом и Алгыш взмолился:

— Отпусти, великий хан, на покой. Все люди давно спят. Зав­тра дорога предстоит дальняя.

Мамич-Берды махнул рукой: «Иди, спи», а сам вышел на бе­рег. Тихо у озера, все расползлись по своим шалашам, только его джигиты бродят вокруг навеса. Хоть тоже пьяны, но спать боятся.

Хан подошел к одному, сказал:

— Пусть все спят.

А сам, оперевшись на стремянного, пошел к ханскому шатру, на приготовленную для него постель.

Утром проснулся поздно. Огляделся, сначала не понял, где он. В душу закралась тревога—рядом с ним не было ни сабли, ни стремянного. Быстро одевшись, выскочил из шатра—два незнако­мых человека с копьями загородили выход.