Аркадий Крупняков - Марш Акпарса

— Выпускать не велено.

— Кто?—заорал Мамич-Берды.

— Алтыш не велел.

Хан вложил два пальца в рот, пронзительно свистнул.

— Свисти не свисти, никто не придет. Джигиты твои связаны все до одного,— услышал он голос Алтыша сзади.

— О шайтан!—застонал Мамич-Берды.— Это Седого барса дело. Это он тебя научил. Ты, видно, не зря убегал к Акпарсу!

— Не кричи зря,—спокойно ответил Алтыш.—Акпарс даже и не знает об этом.—Люди меня научили, земля научила, лес на­учил. Без тебя спокойнее всем будет.

— Рано ты меня хоронишь. Вот прискачет сюда Ахмачек, при­ведет все войско, и мы смешаем вас с грязью.

— Весь народ с грязью не смешаешь. Свяжите его,— приказал Алтыш,— сегодня в Свияжск повезем.

Свияжский воевода принять Мамич-Берды отказался, а при­казал Алтышу везти скороспелого хана в Москву.

— Пусть государь знает, что со злодеями вы расправляетесь сами. Сам все там и расскажешь.

Мамич-Берды в Москве пытался вымолить себе прощение, всю вину по ханству свалил на Сююмбике, ставил себе в заслугу убийство Али-Акрама.

Но больно много зла принес Мамич-Берды и русскому, и чере­мисскому народам — жизнь ему дарована не была.

Сююмбике Иван сослал в монастырь, где она вскоре умерла, так и не приняв христианства.

Сын Мамича, Ике, принял присягу на верность царю. Черемис­ское ханство перестало существовать...

Сгорел в Кокшамарах дворец Али-Акрама. На дрова изрубили трон, на котором сидел хан чалымский Мамич-Берды. О ханстве стали понемногу забывать. Только нет-нет да и напомнит о нем неуловимый Ахмачек—брат Мамич-Берды. Знал он, что Москва не простит ему, и потому метался он по лесам, собирая под свою руку недовольных.

И правды ради надо сказать—недовольных становилось все больше и больше. Воеводы да князья да стряпчие царские про­стой черемисский люд не щадили ни от поборов, ни от насилья, ни от обид.

Акпарс два раза ездил к Петру Шуйскому, но толку не до­бился.

— Послушай-ка, князь,—сказал Шуйский назидательно. — На кого ты жалобишься? На стряпчих? Да они-то при чем? Ты ду­маешь, они нашего русского мужика больше жалуют, чем твоего черемисского? По одному указу живут.

— Так ведь люди к Ахмачеку бегут.

— А ты Ахмачека слови, чтобы им не к кому бежать было.

Акпарс решил Ахмачека выследить, благо, тот до того обнаг­лел, что стал и в Горную сторону с грабежами захаживать. В каждом илеме Акпарс наказал: как только Ахмачек поблизости появится, пусть о нем сообщат. А тот долго ждать себя не заста­вил—под носом у князя ограбил один илем. Ночью Акпарсу сообщили о налете. Не медля ни минуты, он велел оседлать коней и с тремя слугами бросился в погоню. У Ахмачека кони были усталые, у Акпарса—свежие. Догнал Акпарс разбойника...

Сообщники Ахмачека, побросав награбленное, скрылись в лесу за поляной, а сам он замешкался. Акпарс, взмахнул саблей и уда­рил изо всей силы. Ахмачек упал с коня. Подъехали слуги, огля­дели разбойника—удар оказался смертельным. Акпарс велел им забрать труп и ехать в Нуженал и сам тоже туда поехал.

На другой день, провожая Саньку в Сюрбиял, Акпарс прошел с ним около десяти верст. Простившись, медленно побрел обратно и вышел на знакомую поляну, где много лет назад он встретил первый раз Эрви. Сел на сваленное ветром дерево, на котором пел он когда-то свою первую песню любви. Всю жизнь шла рядом с ним эта песня, хоть и тяжела была его жизнь. А правильно ли прожил он ее?—на этот вопрос Акпарс не находил ответа. Чего добился он за свою трудную, полную борьбы жизнь? Богатства? Нет. По-прежнему живет он в Нуженале, в том же доме, с теми же достатками. Может, он добился счастья? Тоже нет.

Да и добивался ли он всего этого? Не о себе думал он, идя по тернистой дороге жизни. О своем народе думал Акпарс все время и только ему хотел счастья. Поймут ли его люди, останутся ли в памяти народа его дела?

Пройдет время, уйдут в мир иной и они, и его сверстники, по ­явится новое поколение, и, может быть, НІИКТО не вспомнит, что жил на земле Аказ, сын Тугаев.

Тяжелые думы теснятся в его голове! Кто скажет ему—пра­вильно ли прожил он жизнь? Может быть, эти два слепых старца, что идут по дороге за маленьким поводырем? Спросить разве? Они ходят много по земле, они знают.

Акпарс вышел на дорогу, оглядел слепцов. У одного за спиной маленькие, всего в шесть струн, гусли. Под мышкой у второго— шювыр.

— Доброго пути вам, деды,—сказал Акпарс.

— Здравствуй, добрый человек.

— Далеко ли идете?

— По земле ходим, песни носим, сами себя кормим.

— Песни? Может, мне подарите одну. Я уплачу.

— Ты, верно, богач? А богатым песни счастья не приносят. Мы за деньги не поем.

— У меня большое горе, отцы. Мне хорошая песня больно нужна. Спойте, я прошу вас.

— Какую песню спеть тебе? У нас много всяких.

— Ту, которую вы для несчастных поете, ту, которая утешает.

Старцы сели у дороги, один снял гусли, положил на колени.

Первые же звуки струн заставили вздрогнуть Акпарса. Гусляр на­чал играть его мелодию, ту самую, которая родилась на этой по­ляне и вылетела из его сердца.

Второй слепец стал тихо подыгрывать гусляру. Голосом ровным, чуть хрипловатым гусляр запел:

Волга-матушка наша Далёко течет.

На ее берегах Обездолен народ.

Со слезами да стонами Плыли века,

И соленою стала бы Наша река.

На крутом берегу

Есть илем Нуженал.

Он Акпарса народу Несчастному дал.

Торжественно рокочут струны, тихим звоном ведсм мелодию шювыр, и разносится над лесом песня. И рассказывает она об Акпарсе, о его любви к народу, о его жизни, отданной за счастье и лучшую долю людей...

Умолкла песня. Молчат слепцы. Молчит Акпарс. Нет, недаром прожил он свою жизнь.

Осторожно притронувшись к руке певца, Акпарс взял его гус­ли, переложил на свои колени и снова повел слышанную только что мелодию, такую близкую для него и родную. Слепец удив­ленно слушал игру, потом встал и подошел к Акпарсу. Легким, почти незаметным прикосновением пальцев он тронул его волосы, лицо, бороду, плечи.

— Чем наградить тебя за хорошую песню, отец?—спросил Ак­парс.

— Это наша лучшая песня, сын мой,—ответил старец.—И я не спрашиваю, кто ты, потому что узнал тебя сразу, как взял ты мои гусли. Я прикоснулся к твоему лицу, и есть ли награда большая, чем эта! Я пойду по земле и всем скажу, что гусли мои были на коленях Акпарса. Ты слышишь, Той,—слепец положил руку на плечо маленького поводыря,—придет время, и я передам эти гус­ли тебе. Сделай так, чтобы они до конца твоих дней пели славу Акпарсу, пусть дети наши, внуки и правнуки знают о человеке, который сейчас стоит перед нами.