Аркадий Крупняков - Марш Акпарса

— О господи!—воскликнула Палага.— Как вы злодеям в ру­ки не попались?

— Мы их вовремя заметили,— сказал Санька.— Спрятались.

— Ушли они?

— Ускакали. А это что за люди?

— Нашел в лесу. Давайте есть будем, хлеб оттаял.

Ирина разделась, подошла к больным, долго всматривалась в их лица. Санька спросил:

— Живы?

— Да вроде живы, Саня. Только...

— Что только?

— Сдается мне, один из них —Топейка. Глянь-ка, я, может, ошиблась.

— Похож,— сказал Санька, разглядывая больного.— Очнется— спросим, как сюда попал.

Палага поставила на стол котелок с малиновым отваром, Ешка разломил каравай на четыре части, и все начали есть. Вдруг Ешка вспомнил:

— Ах, пропади мы пропадом! Сами сели за стол, а про гостей забыли. Сидят в подвале.

— Кто в подвале?—испугался Санька.

— Сейчас узнаем,— Ешка подошел к люку, поднял половик, но вдруг в сенцах явственно зазвучала татарская речь:

— Кель мында! Мында кельган тура [3].

— Вернулись басурманы! — воскликнула Палага.

Ешка сдернул крест и снова запел «Со святыми упокой», Сань­ка снял засов, впустил татар. Вошли двое, остальные стояли на воле у окна. Пожилой оглядел зимовку, подошел к больным, от­крыл чапаны. Хворые враз застонали.

— Они живые. Зачем отпеваешь?

— Какое там живые? Одной ногой в могиле,— ответил Ешка испуганно.

— Ты хитрый, поп.— Татарин говорил добродушно, даже вроде весело. Отойдя от хворых, подошел к Саньке и начал его обгля­дывать.

— Где я мог тебя видеть, парень?

— Н-не знаю,— ответил Санька, заикаясь, хотя сразу узнал хана Шигалея.

— Сейчас вспомню. Я видел тебя в Москве. Ты был постельни­чим у великого князя. Потом убег. Аказ с тобой скрылся.

— Обознался ты,— хмуро сказал Санька.

— Ты меня не бойся, парень. Не обознался я. Под чапаном Топейка лежит. А вы убежали вместе.

— Ты-то кто такой будешь?—осмелев, спросил Ешка.

— Я хан Шигалей. Служу царю Ивану. Иду в Москву. Вот мало-мало запутался. В лесу такой шурум-бурум.

— А ты не врешь?— Ешка осмелел еще больше.

— Ай, поп! Мало того, что ты хитрый,—ты еще и вредный. Поверь, я вам не враг. Я нужду терплю. Со мной пять человек. Сейчас их сюда позову.

— Коли не враг — пускай.

Хан Шигалей вышел, Ешка спросил Саньку:

— Он вправду Шигалей?

Санька согласно кивнул головой.

— А ведь из тех, что под полом, один-то Аказ. Я слышал, так его называли.

Ешка поднял крышку люка. Вылезший из подвала Мамлей сначала не разглядел посторонних. Но когда увидел татарина, сразу схватился за нож.

— Мамлей?!—воскликнул Шигалей.— Брось нож!

— Хан Шигалей?! Аказ, смотри, кто здесь!

Аказ не успел появиться в люке, как его облапил Санька.

Пока обнимались и тискали друг друга, Ешка глянул на Палагу и, разведя руками, произнес:

— Поистине неисповедимы пути господни.

— Как вы сюда попали?—спросил Шигалей Аказа.

— Идем в Москву.

— И я в Москву. Ты тоже заблудился?

— Ох и рад, что встретил...

— Ия! Аллах послал тебя сюда. Ты даже сам не знаешь, как мне нужен. Я поведу тебя к царю. Может, он и мою вину простит?

— Какую вину?

— Оставил я Казань. Чуть ноги унес.— И Шигалей начал рас­сказывать о своей неудаче в Казани.

Ирина и Аказ давно заметили друг друга. Оба обрадовались, а заговорить все не решались. И только когда Ешка позвал всех к столу, Аказ подошел к Ирине, сидевшей в уголке.

— Сестренка, здравствуй!

Ирина рывком метнулась с лавки, обняла Аказа, прижалась к его груди, спрятав лицо в кафтан, заплакала. Санька сказал стро­го ей:

— Ты в своем уме, Ирина? Нехорошо!

— Прости ее, Саня. Она хоть и названная, но все-таки сестра.

— Принес бы ты, Саня, дровишек,— пропела хитрая Палага.— Печка совсем гаснет, а нам столько взвару надо. Гостей-то полон дом. Иди-иди,— и вытолкала Саньку во двор.

Через полчаса все сели за стол. На столешницах курились па­ром разогретые хлебные ломти. Хан, дуя на горячую кружку, ска­зал шутливо:

— Чай не пьешь — откуда сила будет?

А Санька, прихлебывая остропахнущее малиной варево, гово­рил весело:

— А я думал, ты за моей головушкой.

— Твою вину я знаю. Пойдем в Москву — я выпрошу тебе прощенье. Теперь мы вместе, и силы у нас поболе.

На нарах застонал Топейка, запросил пить. Ирина поднесла к его истрескавшимся сухим губам кружку. Топейка утих. Аказ начал рассказывать Шигалею о том, как собирал старейшин, как шли они в Москву:

— Беда от нас не отстает всю дорогу. Чуть не утонули сначала, потом Янгин с Топейкой заболели, деньги утонули, волки чуть не задрали нас.

— Чуть не считается. Я верю: тебя в Москве ждет удача.

— Какая удача? Домой пойду, обратно. Больные, без денег, оборвались все. В таком тряпье к царю как покажешься? Прого­нит со двора.

— Я тоже беден, как дервиш. Ничем тебе помочь не могу. Но все равно...

— Аказ, послушай,— сказал Санька,— пятиться не надо. Ты, видно, сам не знаешь, какой подарок Москве несешь. Царь не по­смотрит, что ты в рваном зипунишке.

— Не посмотрит!—воскликнул хан.—Но до Москвы добраться надо. На чем? Всех лошадей съели, две худые кобылы остались. А у вас хворые да бабы. И ашать дорогой надо. Я деньги тоже потерял...

— Ну, пропади вы пропадом! — Ешка поднялся над столом.— О чем они глаголят?! О зипунах да лошадях! А на моей памяти двенадцать раз рати ходили на Казань. Сколь напрасно право­славных полегло! А если черемиса будет с нами, неверных одолеем. Народ, быть может, отдохнет от ополчений. Вот, берите!—И Еш­ка, сняв с шеи крест, положил его на стол.— Из чистого серебра!— добавил с гордостью.

— Тулуп мой продадим,— сказал Санька,— стерплю, чай, как- нибудь.

Ирина высыпала на стол горку денег и положила золотое ко­лечко.

— Вот все, что скопила...

— От меня вот это!—Шигалей отстегнул от пояса нож в до­рогих ножнах.— Он из дамасской стали.

— Выходит, надо топать к мужикам. На дровни, да на лоша­денку хватит,— сказал Ешка, сгребая со стола деньги, крест и нож.— Да, вот еще — чуть не забыл. Тут мне недавно дали коше­лек... Ну это — на еду.

— Спасибо, люди,— растроганно сказал Аказ.

— Спасибо скажешь там, в Москве.

Проснулся Янгин, в беспамятстве выкрикнул:

— Аказ! Аказ! Они идут! Стреляй!

Мамлей сказал:

— Недели две, а то и больше пролежат.

— Раньше на ноги поднимем. У молодых подолгу не болит. Пурга утихнет — тронемся.

СНОВА В МОСКВЕ

Третий год боярин Михайло Юрьевич Захарьин уж в Москве не живет. У покойного государя Василия Ивановича боярин был в большой чести, но умер великий князь — и многое изменилось. Елена Васильевна боярина недолюбливала и при жизни мужа, а как царь преставился, жаловать и вовсе перестала.