Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

Аглае, явившаяся в дом Костаке с каким-то руко­дельем, заявила, что было бы хорошо, если бы Тити развлек дядюшку Костаке игрой на скрипке. Тити не заставил себя долго упрашивать и заиграл жалобно и фальшиво романс Дроссино «Ты уходишь». Дядя Ко­стаке вовсе не казался очарованным этой игрой, хотя бы уже потому, что ничего не понимал в музыке, зато жен­щины слушали Тити с благоговением. Аурика начала подпевать скрипке, потом в импровизированный хор вступила Олимпия и, наконец, в виде поощрения музы­кальной деятельности Тити запела и сама Аглае, чей писклявый дрожащий голос представлял резкий контраст с обычной агрессивностью ее баритона. В конце концов Аурика громко разрыдалась.

— Что ты вдруг расплакалась? — спросила Олим­пия. — Выпей-ка воды.

Та, грустная, выпила полный стакан воды, вздохнула и проговорила:

— Так со мной иногда бывает, когда я слушаю му­зыку! Когда я вижу, что другие счастливы, а я...

— Погоди, — утешала ее Аглае, — придет и твое время. Бог милостив.

Чтобы рассеять грусть Аурики, Тити заиграл песен­ку «Исса-Исса», исполнив ее мужественно под самодоволь­ный баритон Аглае.

— Прекрасный инструмент — скрипка! — непререкае­мым тоном говорила она. — А рояль я никогда не терпела.

В это время явился Вейсман, разыскивавший Феликса, которого как раз не было дома. Как всегда, услуж­ливый и общительный, студент поинтересовался здоро­вьем старика, пощупал его пульс, притворился, что выслушивает, и остался очень доволен. Костаке смотрел на него с огромным уважением и слушал, как оракула.

— Я вы-выдерживаю строгую диету, — сказал он,— даже курить перестал.

Аурика поспешила предложить Вейсману чаю. Тот не стал ломаться и быстро согласился.

— Вы что-то немного бледны, — заметил студент Аурике. — Вам бы нужно пройти курс вспрыскиваний какодилата или стрихнина. Вы переутомились или у вас расстройство на сердечной почве?

Аурика с чрезмерной скромностью опустила голову.

— А вот мы посмотрим ваш пульс, домнишоара! Гм! Слабый, едва прощупывается. Сильная анемия. Я знаю, что вам нужно!

— Что? — жадно спросила Аурика, не отнимая своей руки у Вейсмака.

— Любовь! — ответил Вейсман с профессиональным цинизмом. — Нужно интенсивно практиковать любовь, как лечебную гимнастику, как дисциплину нервов. У вас были до сих пор любовные связи, имели вы когда-нибудь приятеля — сильного мужчину?

— Боже! Что вы говорите! — смутилась Аурика, втай­не весьма довольная пикантностью разговора.

— Да вы что, домнул, — заговорила Аглае, — вооб­ражаете, что мои дочери ведут себя, как ваши студентки с медицинского?

— Но при всем том, — настаивал Вейсман, не пони­мая или притворяясь, что не понимает, ее возмущения, — это совершенно необходимо. Девственность в определен­ном возрасте является причиной самоотравления орга­низма, что может привести к сумасшествию, к истерии. Сколько вам лет, домнишоара?

— Вы, как кавалер, задаете мне такой вопрос, на ко­торый не отвечают. А сколько по-вашему?

— Откуда я знаю? Двадцать пять, двадцать шесть! — слукавил Вейсман.

Аурика была польщена.

— Около этого, — подтвердила она. — Я вижу, вы умеете определять возраст.

В действительности у Аурики было лицо хилой жен­щины лет сорока, хотя она и не достигла еще этого воз­раста. Пергаментную кожу тщательно скрывал слой кре­мов и пудры, у глаз собрались морщинки. Поредевшие волосы Аурика старалась восполнить шиньонами. Синие тени вокруг глаз делали ее похожей на апашей, а обна­жавшиеся при смехе зубы выдавали нервозность желаний.

— Для того чтобы хорошо сохраниться, вам необхо­димо, с одной стороны, упражнение ваших специфиче­ских органов. Понятно, нет? С другой стороны, особый уход. Так-так! Посмотрим ваше лицо. Чем вы его смазы­ваете?

— Ла... ланолином.

— Банально и опасно. Рекомендую вечером умывать лицо розовой водой, смешанной с камфарным спиртом. Равные части. Потом делайте массаж лица, чтобы акти­визировать циркуляцию крови.

— А как, домнул Вейсман? — жадно спросила Аурика.

— Вот так, уважаемая домнишоара!

Вейсман раз десять погладил шею Аурики указатель­ными пальцами, потом тыльной стороной ладони провел несколько раз по подбородку, ущипнул шею, помассиро­вал щеки от носа ко рту, от носа к вискам, за ушами и потом разгладил пальцами кожу между бровей.

— А затем, дорогая домнишоара, приступайте к умащению лица кремом. Но я бы вам порекомендовал жирный состав из различных масел: парафинового, касто­рового, миндального, подсолнечного и ромашкового. На­кладывать, слегка касаясь ватным тампоном.

— Боже, как вы много знаете, домнул Вейсман. Про­шу вас, напишите мне рецепт, чтобы я не забыла.

Аурика не только была очарована услужливостью Вейсмана, но и, как обычно, вся загорелась, вообразив, что может заинтересовать собою студента. Она расхва­ливала его всем, какой он «кавалер», и уверяла, что такой молодой человек, как бы он ни был беден, далеко пойдет в жизни. Она даже высказала мнение, что ему нужно помочь. В семье Аглае не было антисемитизма. «С евреем дела делать лучше, чем со своим» — таково было общее мнение. Браки евреек с румынами, особенно с офицерами, заключались довольно часто, потому что здесь большую роль играло приданое. Но не наоборот: женитьба еврея на христианке показалась бы странной, а то что странно, всегда порицается. Аурика стала приглашать Вейсмана, интересоваться его семьей, и в один прекрасный день под каким-то предлогом явилась к нему домой, где поговори­ла с теткой студента и его сестрами. Нищета ее не испу­гала. Она нашла аргументы в пользу Вейсмана, заявив, что тем выше его достоинства, чем труднее ему бороться с бедностью. Наконец, она открыто стала проповедовать всяческую терпимость по отношению к евреям. Сначала Аглае посмеивалась над ней, а потом удивленно спросила:

— Ты что, хочешь выйти замуж за еврея? У тебя го­лова не в порядке? Да он, во-первых, на тебя и не смот­рит. Он еще мальчишка. А если даже и посмотрел бы, не желаю ничего общего с ним иметь. Каждый вяжись со своим племенем. Подобного еще никогда в нашем роду не видывали.

После этого Аглае, преисполненная заботы, всегда и во всем потворствовавшая своим детям, принялась рас­пространять потихоньку теории Аурики, хотя обычно про­тив любого чужого человека она была настроена враж­дебно. Аурика же решила посоветоваться со священни­ком, но так как стыдилась обратиться к приходскому батюшке, то отправилась к попу Цуйке, которого и при­гласила в церковь, чтобы тот исповедал ее. Стоял мороз, на улице шел снег, и в церкви было холодно. Поп Цуйка шаркал ногами по каменным плитам, пробуждая нестройное эхо, и кашлял с каким-то присвистом, словно у него царапало в горле.