Валерий Горбунов - Секреты для посвященных

Некоторое время спустя у Вячеслава появилось неприятное ощущение, что кто-то преследует его. И дело было не в хрустнувшей за спиной ветке. Дело было в неизвестно откуда родившемся твердом убеждении, что он в этой кромешной тьме не один.

Он остановился, перевел дух и, резко повернувшись, пошел назад. Что-то мелькнуло перед ним и скрылось. Почти незаметно. Почти бесшумно. Но именно от этой незаметности и бесшумности кровь холодела в жилах. Кому понадобилось выслеживать его?

Вячеслав почти побежал и нагнал-таки человека, который, казалось, старался ускользнуть от него.

— Постойте! — окликнул он его.

— Что? Кто это?

Неизвестный остановился. Вячеслав не без опаски приблизился и узнал бригадира Бориса Вяткина, того самого, который на днях так невежливо выставил его с делянки.

— A-а, это вы? Что вы тут делаете?

— А вы? — ответил вопросом на вопрос Вяткин.

— Я иду домой спать. А вы?

Бригадир помолчал. Потом сказал:

— Мне нужен Святский.

— Святский? А почему вы ищете его здесь, в лесу?

— Не в лесу, — раздражаясь, ответил Вяткин, — а в Доме приезжих. Мне сказали, что он отправился к вам. А вы в это время по лесу гоняете, — в его голосе послышалось осуждение.

Похоже, что Вяткин старается перехватить инициативу и принудить к защите Вячеслава. Но тот не собирался уступать.

— Скажите все-таки, а зачем вам на ночь глядя понадобился Святский? — настойчиво спросил он.

Вяткин замялся:

— Я должен передать Григорию Трофимовичу одну цифру.

— Какую цифру?

— Не одну, собственно, а две. При сопоставлении они, эти цифры, показывают, что вот уже десятилетия мы вырубаем больше леса, чем воспроизводим.

Вячеслав догадался:

— Эта цифра понадобилась Святскому для разговора со мной?

Вяткин кивнул.

«Врет, — подумал Вячеслав. — Не стал бы он сломя голову в этот поздний час мчаться через лес из-за какой-то цифры».

— Так вы думаете, что Святский сейчас в Доме приезжих?

Вяткин молча пожал плечами.

Они вместе дошли до Дома приезжих, но Святского там не оказалось. Окна были темными, дом казался необитаемым.

Проходя мимо комнаты Раисы, Вячеслав постучал. Сначала тихо, потом громче. Окликнул ее в полный голос. Ответом была тишина. Видимо, Раиса эту ночь не собирается провести в своей комнате.

Всю последнюю неделю Костя Барыкин был не в себе. Его не оставляло ощущение надвигающейся опасности. Что это за опасность, с какой стороны она к нему подбирается, неясно. И в этом самое неприятное, даже страшное.

Он вырос в коммуналке, расположенной в полуподвальном помещении, над самой котельной. Окна — вровень с землей. Ноги — тонкие и толстые, плохо и хорошо обутые, стоящие, переминающиеся, идущие, бегущие — видел он изо дня в день сквозь пыльные стекла.

Отца не помнил, мать, которую в доме все неуважительно кликали Панькой, была женщиной пьющей. Но пила в меру: боялась лишиться работы в артели, которая занималась разрисовкой настольных клеенок. Эту работу выполняла вручную, с силой втирая краски в клеенку посредством картонного трафарета и щетки. Мать мечтала перейти в другой цех, где делали искусственные цветы из ткани — яркие, разноцветные, изящные, не отличишь от живых. Там работа была полегче и почище, да и платили больше, но перейти не удавалось — мешало отсутствие квалификации, да и руки часто тряслись после выпивки.

Денег в артели платили мало, особо не разгуляешься, выручало то, что иногда удавалось подработать уборкой или стиркой в частных квартирах. Однажды она взяла сына с собой в одну из таких квартир. Костя поразился, узнав, что в огромной квартире с просторной уборной, ванной и кухней да еще с балконом, по которому можно кататься на велосипеде (если он, конечно, есть), проживают всего два человека — персональный пенсионер и его жена. Удобная мебель, дорогие пушистые ковры, которые не висели, как украшение на стенах, а лежали на полу (хозяева не жалели ковров, ходили по ним), красивая посуда в шкафах — все это поразило его. Неужели он, Костя, никогда не будет жить в такой квартире? Он с отвращением думал об их каморке с клубами пара и запахами несвежего белья и хозяйственного мыла — соседи не разрешали матери заниматься стиркой на кухне, она вынуждена была располагаться с корытом на своей жилплощади.

Он сделался угрюмым и озабоченным. Дерзил учителям, убеждавшим его, что «молодым везде у нас дорога», часто набрасывался с кулаками на соучеников, причем на самых толстых и гладких, отцы которых, по его представлению, владели шикарными квартирами с коврами.

Ему не терпелось заиметь личные деньги. Он окончил курсы шоферов и начал трудовую жизнь. На автофургоне развозил по продовольственным магазинам всякую снедь. Дело оказалось прибыльным. Один директор магазина, плюгавый человек в темных очках, втянул его в темную аферу. Костя, не читая, подмахивал липовые накладные и получал не липовые, а натуральные и довольно-таки большие деньги. Но вскоре очкарика накрыл ОБХСС. Барыкин, не желая искушать судьбу, скрылся из города. Вынырнул на Дальнем Востоке.

На новом месте устроился в гараж слесарем, потом дорос до механика. Деньги платили немалые. У него появилась сберкнижка. Еще два-три года такой работы, думал он, и можно вернуться в родной Северогорск, к матери, вполне обеспеченным человеком. Заиметь все, о чем мечтал. Но, видно, Барыкину не суждено было жить-поживать в квартире с коврами на полу и хрусталем в шкафах. Связался с веселой компанией. Стал часто проводить время в кафе «Приморское». Пили, рассказывали и слушали байки. Вклад на сберкнижке начал таять, растаяли и надежды Барыкина на красивую и чистую жизнь. Дошло до того, что он однажды даже пропил паспорт. Хозяйка, которой Костя задолжал, прогнала его из квартиры. Во время одного из рейдов, регулярно проводившихся милицией, Барыкин был задержан как беспаспортный бродяга и помещен в приемник-распределитель управления внутренних дел. Личность была выяснена, преступлений за Барыкиным не числилось. Ему выдали временное удостоверение и направили на кирпичный завод. Здесь к нему подкатились какие-то темные личности, предложили «взять» кассу пароходства. У Барыкина сработал инстинкт самосохранения. На первую же зарплату приобрел билет и рванул самолетом домой в Северогорск. Мать, ждавшая сына с большими деньгами, увидела его бледным, истощенным, без вещей, все поняла и горько разрыдалась.

— Скажи, мать, спасибо, что жив остался, — хрипло произнес Костя. — А деньги — навоз, если нужны, сколько хочешь достану. Будем лопатой разгребать. Вот увидишь.

Он устроился на работу в Сосновский леспромхоз. Работа тяжелая. Заработки невысокие. А тут еще вычеты за перерасход бензина. Он подбил товарищей на забастовку и добился: неправильную инструкцию, а вместе с нею и приказ Святского отменили. Казалось бы, живи и радуйся, но радости не было. Хотя заваруха, которую он устроил в автохозяйстве, и прошла для Барыкина бесследно (отделался выговором, а что для него этот выговор?), но что-то вокруг него изменилось. Причем в худшую сторону. Отношение людей. Шоферы теперь старались держаться от него подальше. Может, они испытывали неловкость от сознания, что дали сбить себя с толку молокососу, несерьезному человеку, пьянчужке? В сущности, Барыкина мало заботило положение дел на автобазе и в леспромхозе, пропади они пропадом, эти дела, ему-то что до них, он не начальник. Поёрничать, побузить, наделать шума, привлечь к себе внимание — вот на это он горазд. «Вот сволочи, — накручивал он себя, — я же для них старался, инструкцию похоронил, а они от меня же морды воротят…» И еще: есть страстишка — накачался дешевого самогона и гуляй напропалую. Шоферы сторонятся Кости, ну и черт с ними, у него есть знакомые и почище.