Валерий Горбунов - Секреты для посвященных

Сима осталась одна. То есть не совсем одна — с сыном. Но разве мужа он заменит? Она и всегда-то не любила работать, а тут почувствовала себя нездоровой и вовсе перестала на работу ходить. Ее не волновало, что не выработала стажа, что пенсии не будет. Это не ее дело. Бывший муж, вот кто во всем виноват. Вот он пусть о ней и заботится. А если хочет уморить свою жену и сыночка — его право, Сима возражать не будет. Ляжет и помрет. А он пусть потом всю свою жизнь совестью мучается, если, конечно, она у него есть, совесть-то.

— Вам кого? — В полуоткрытую дверь на Вячеслава Грачева глядело бледное старушечье лицо, не вязавшееся с округлыми и гладкими голыми плечами.

— Мне Серафиму Ерофеевну.

— А зачем она вам?

— Хочу побеседовать с ней о сыне, Вадике.

Ответом был пронзительный вскрик:

— А что с ним? Он жив?

— Жив-жив, — заторопился Вячеслав. — Я из журнала. Пишу статью о молодежи. Я вашего сына фотографировал. Может, видели?

— А, да… погодите. Сейчас оденусь.

Продержав Вячеслава на лестнице минут пятнадцать, женщина впустила его внутрь. В ней произошли разительные перемены. Волосы расчесаны и стянуты косынкой, подкрашены глаза и губы. Наряд хотя и не богатый, но чистый, подчеркивающий фигуру. «Привлекательная женщина», — Вячеславу вспомнились слова военкома.

В квартире разруха. Стены ободраны, на полу проплешины, краска слезла, видна серая затоптанная доска. Дверца шкафа — сколько хозяйка ни пихала рукой, та все время распахивалась с противным скрипом, обнажая убогий скарб. Посреди комнаты, на самом видном месте, стоял прислоненный к обеденному столу старый мотороллер с проржавевшим в нескольких местах баком.

— Я по поводу досрочного призыва Вадима в армию.

На лице Серафимы Ерофеевны проблеск мучительной надежды.

— Может, его отпустят?

— Нет, вряд ли. Да вы не волнуйтесь. Он ведь не на войне… Служит где-то на Севере.

— Там холодно, — отозвалась она и зябко передернула плечами, прикрытыми пестрой косынкой.

— Вы знаете, почему его призвали досрочно?

— Это все он, он.

— Кто? Ваш бывший муж?

— Почему бывший? Мы не разведены.

Вячеслав смешался:

— Но мне говорили, что у него другая семья.

В глазах женщины зажегся злой огонь:

— Кто говорил?

— Подруга вашего Вадима, Лера.

— А… эта потаскуха?

— Она мне показалась вполне приличной девушкой.

— Вот вы с ней и гуляйте. А я ему не позволю.

Вячеслав постарался вернуть разговор в прежнее русло:

— Вы не скажете, что побудило вашего бы… вашего мужа ускорить призыв сына в армию?

Она зло расхохоталась:

— А то неясно. Это все она, его наложница, Верка!

— А вы не скажете адрес? Я хотел бы поговорить с отцом Вадима.

Взгляд женщины погас, будто обратился внутрь ее существа. Она советовалась сама с собой.

— Ладно. Адрес дам. Скажите ему: пусть возвращается. Его место здесь. Он там временно!

— Да, да, обязательно скажу, — Вячеслав старался не встречаться глазами с вновь вспыхнувшим взглядом Серафимы Ерофеевны. «Она больная, — подумал он. — Я в ее обществе с трудом пятнадцать минут выдержал. А каково было им — мужу и сыну?»

Вячеслав часто думал о своей матери. Она умерла, когда он был еще ребенком. Но с ним навсегда остался ее образ, как писали раньше, чистый образ. На стене в отцовском кабинете висела фотография молодой белокурой женщины в батистовой кофточке с прошивками. Взгляд задумчивый, улыбка мягкая. Фотография источала мягкий утренний свет, и этот свет отражался в отце, в его нежной и грустной памяти о Маше. Хотя матери не было, она — невидимая — постоянно присутствовала в их доме. Она и теперь определяла нравственный настрой двух осиротелых мужчин — старого и молодого.

У Дика всё, как оказалось, наоборот. Физически мать была, а на самом деле ее не было. Она не могла служить ему нравственной, да и никакой другой опорой. Так же, как и его отец, в этом Вячеслав убедился, побывав у него на следующий день.

На него не мог не произвести впечатление контраст между дышавшей бедностью и разореньем конурой, в которой влачила свое жалкое существование Серафима Ерофеевна, и хоромами, где протекала благополучная жизнь ее бывшего мужа. Ему открыл дверь круглолицый крепыш в красивой темно-синей пижаме. Широкие лацканы и обшлага отливали атласным блеском. На Гурии Степановиче (так звали отца Дика) были белые носки и кокетливые красные тапочки. Они, похоже, были малы ему, он ступал осторожно, как японка в деревянных туфельках, надетых еще в детстве и не снимаемых с тех давних пор. И при каждом шаге болезненно морщился.

— Кто пришел?! — донесся из глубины квартиры властный окрик.

— Это ко мне, Веруся. Не беспокойся, — отвечал Гурий Степанович. Он увлек гостя в кабинет. Тяжелые дубовые шкафы матово отсвечивали в лучах округлой молочного цвета лампы.

— Неплохо тут… у вас, — невольно вырвалось у Вячеслава. Перед глазами все еще стояли картины вчерашнего убожества, в котором оставил жену и сына хозяин этой шикарной квартиры.

Гурий Степанович, казалось, понял, какие мысли проносятся в голове у визитера, и торопливо объяснил: квартира вместе с мебелью принадлежит жене, а сам он здесь гость, даже не прописан… «Нечто вроде приемыша», — улыбнулся он.

Вячеслав в лоб спросил Гурия Степановича, как он, видимо, вполне, обеспеченный человек, мог допустить, чтобы его бывшая жена и сын прозябали в нищете. Тот покраснел.

— Это моя боль, поверьте. Я даю им ежемесячно по сто рублей… пытался продуктами помогать, но она не хочет, говорит, что подачки ей не нужны.

— У вашего сына, я слышал, непростой характер.

— Да, да, он совсем отбился от рук! — с готовностью воскликнул Гурий Степанович.

— Подростку нужна мужская рука. А там слабая женщина, к тому же, как мне показалось, не совсем здоровая.

— Сима физически вполне крепкая женщина, а вот тут у нее… — он покрутил рукой у виска, — действительно не все в порядке. Нет, она не сумасшедшая. Нервы. Да и характер. Никогда не хотела считаться с реальными фактами. Все норовила сделать по-своему… И вот результат.

— А вы не пробовали пригласить сына пожить у вас?

Гурий Степанович закивал головой:

— Пробовал, хотя Верочка не очень приветствовала… А как же? Одно время он жил у меня. Но ничего хорошего из этого не вышло. Он, так же, как и Сима, ненавидит меня и мою новую жену. Делал все, чтобы испортить нам жизнь. Вера ужасная чистюля, помешана на порядке. Так он ложился в грязных ботинках прямо на покрывало, никогда не клал вещей на место. Грубил. Я бы все стерпел… Но у Верочки тоже есть характер, и еще какой. Она пробовала перевоспитать его. Однажды в наказание лишила его обеда. Так что он сделал? Вышел на улицу и прямо у подъезда начал просить милостыню. А ведь у нас ведомственный дом. Здесь все знают всех. Мне звонят из проходной в кабинет и докладывают: «Гурий Степанович, что у вас происходит дома? Ваш сын стоит на улице с протянутой рукой». Меня даже хотели обсуждать на партбюро. А еще Сима… Когда Вадим перебрался к нам, она совсем сошла с катушек. Звонила днем и ночью, говорила всякие гадости. Приходилось выключать телефон. Тогда она принялась писать письма. В том числе и в институт. Это был ужас!