Иван Науменко - Грусть белых ночей

Смирнов веселеет:

— Взаимовыручку наземных и воздушных войск надо отметить.

В руках Смирнова фляга в ворсистом футляре. Он отвинчивает крышку.

— Чистый спирт. На закуску есть галеты. Из продуктовых складов противника.

— Давай знакомиться, — говорит дородная Летчица. — Меня зовут Машей. По фамилии Кукушкина.

— Смирнов Михаил.

— Филимонов Василий.

— Грибин Алексей.

— Калиновский Сергей...

Маленькую летчицу, сидящую напротив Сергея, зовут Галей. Галя Игошина. Он вздрогнул, услыхав ее имя.

Летчицы и разведчики представляются Сергею лучшими и преданнейшими товарищами, друзьями, ему хочется сказать им что-то особенное, удивить их, обрадовать, но он не находит нужных слов.

— Может, есть кто-нибудь из Калинина? — спрашивает Галя. — Всю войну ищу земляка.

— Мы были на формировке в Калининской области, — отвечает Сергей. — Оттуда приехали в Ленинград.

Разговор становится слишком громким.

Маша показывает рукой в сторону аэродрома:

— Не шумите. А то проснутся наши деды. Которые нас и наши самолеты охраняют. В основном, конечно, нас. Дедам по сто лет, но за нами следят.

Летчицы посмеиваются. Опять стрекочет мотор самолета. Все смолкают, прислушиваются. «Кукурузник» благополучно возвращается с задания.

Вот уже и образовались парочки, которые перебираются на более отдаленные камни. Первыми отделяются Смирнов и Маша Кукушкина. Остальные пары поднимаются вместе, идут в сторону леса, разбредаются по дороге.

Сергей остается с маленькой летчицей. Ноги от неудобного сидения на камне сделались ватные, непослушные, и Сергей с трудом переставляет их. Он смущен тем обстоятельством, что идет рядом с летчицей, у которой офицерское звание и орден, а у него ни лычек на погонах, ни медали на гимнастерке.

— Ты десять классов окончил? — спрашивает летчица.

— Девять.

— И я девять, — Галя будто обрадовалась. — Из десятого ушла в аэроклуб. Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

Она тихонько хихикнула:

— Пацан. Я могу твоей бабушкой быть. Мне двадцать один. Где ты иностранные языки изучил?

— Не изучал. Разве что немного немецкий.

Галя смотрит на Сергея. Тоже мне бабушка нашлась! Уж очень весело блестят у этой бабушки глаза...

— У тебя есть девушка? — спрашивает Галя. — Которая ждет тебя, письма пишет?..

— Та, которая нравилась, не пишет...

— Ну и черт с ней! — слишком торопливо заявляет Галя. — Не надо думать о легкомысленных...

Слышны приглушенные голоса. Одна из парочек направляется как раз к этому камню, возле которого стоят Сергей и Галя. Галя вдруг обхватывает лицо Сергея руками, вплотную приближает к своему. Он видит большие серые глаза, несколько округлое, приятное, усыпанное веснушками лицо, ощущает прикосновение прядки волос, выбившейся из-под пилотки, тепло Галиной щеки.

— В разведке опасно? — В ее глазах как будто мелькает испуг. — Тебя могут убить?

— Могут.

— Я не хочу, чтобы тебя убивали! Слышишь, не хочу...

Она все крепче сжимает ладонями лицо Сергея.

— У меня был друг. Очень, очень похожий на тебя. Мы вместе в школе учились. Я глупенькая была. Любила его и ни разу не поцеловала. Уже год, как он погиб. На Волховском фронте. Хочешь, будем переписываться...

Голоса уже рядом. Галя обожгла губы Сергея поцелуем и сразу отпрянула. Стоит, поправляет пилотку, веселыми глазами смотрит на Сергея.

Парочки сходятся в общий круг. Вполголоса договариваются о следующей встрече. На этом же месте. Завтра летчицы заняты, встреча назначена на послезавтра.

Осторожно вышагивая, кавалеры провожают своих подруг лишь до дороги. Стоя под соснами, наблюдают, как они шмыгают в лазейку в проволочном ограждении.

Не успели завтрак принести, как команда на марш. Разведчики становятся хмурыми. Торопливо упаковывают вещевые мешки, набивают диски патронами, туго перепоясываются ремнями, натягивают маскхалаты, плащ-палатки с капюшонами. День неласковый, пасмурный, холодным ветром повеяло.

Колонна растягивается по дороге, узкой, извилистой, то петляющей по пригоркам, то спускающейся в лога и к болотцам. Эхо отдаленных пушечных взрывов слышно.

Бойцы подталкивают плечами на пути в гору полевые кухни, прицепленные к повозкам и дымящие на ходу, груженные снарядами двуколки, пушки — все, что двигается на конной тяге. Кони, подкашивая жилистые, с узловатыми шишками ноги, выбиваются из сил.

С тихой грустью думает Сергей о летчице, которая прошлой ночью прильнула к нему и первая его поцеловала. Такого в своей жизни он не знал. Весь вчерашний день ходил под впечатлением необычайной встречи. Надеясь на новую встречу, не спросил у Гали номер ее полевой почты.

Пожалуй, всю войну в душе Сергея звучит мелодия песни, памятной по мирной последней осени и не забывающейся с тех пор. Песня его юности «Любимый город» впервые прозвучала в кинофильме «Истребители». Но запомнил он ее не тогда, когда смотрел кино. Был еще такой случай: станция, весь в табачном дыму буфет и морщинистый, в красноармейской шинели старик, наигрывающий на гармошке уже немного знакомую мелодию.

Песня наверняка потому и запомнилась, что было в ней то, о чем Сергей думал и мечтал. Только не так в жизни получилось, как в песне. Любимому городу спокойно спать не пришлось, и любимая девушка, скорее всего, Сергея не ждет. Зато другая точно снизошла к Сергею с неба. Летчица, девушка с неба... Она из того же, что и Сергей, поколения: училась в школе, читала книжки. Только встретит ли он ее?..

Разведчики возглавляют колонну. Но вот привал. Стоя на обочине дороги, Сергей пропускает мимо себя роты. Ищет взглядом Василя Лебедя. Обновился полк, пополнился новыми людьми. Редко увидишь знакомое лицо.

Наконец Сергей замечает высокую фигуру Василя. Василь вышагивает спокойно, размеренно, в полной пехотной выкладке. Через плечо переброшена аккуратная скатка шинели, за плечами вещевой мешок, автомат, в брезентовом чехольчике на ремне саперная лопатка.

Некоторое время они идут рядом, перебрасываясь обычными словами. Будто лишь вчера расстались и завтра опять увидятся. Прощаясь, Сергей подает Василю руку. Сам не знает, почему делает это.

Привал кончен. Хорошо, что день пасмурный. Под солнцем труднее. И хотя идешь не очень быстро, а гимнастерка на спине взмокла. У всех без исключения. У кого гимнастерка подсохла, на ней отчетливыми беловатыми разводами выступает соль. От пота, от соленого пота.

Колонна нарушила строй. Впереди, позади, рядом шагают незнакомые бойцы. Преимущественно пожилого возраста. Некоторые из них — с усами, с седой щетиной на небритых щеках, с неказисто сидящими на голове пилотками. Судя по новеньким гимнастеркам, на которых ни отметок за ранения, ни медалей, это новое, еще не обстрелянное пополнение. Обстрелянными некоторые из этих дядек, скорее всего, были в сорок первом, хлебнули горечи отступлений, окружений, наверняка даже плена, из которого выпутались, добрели до своих семей, пережили оккупацию, — и теперь опять попали на войну. Сорок четвертый пополняется зачастую такими вот солдатами.