Иван Науменко - Грусть белых ночей

Зыс в его состав не вошел. Но он не опускает крыльев: выискал отступление от инструкции при проведении голосования, написал протест в республиканский комитет профсоюзов и три дня бегал по интернату, собирая подписи студентов под этим письмом.

Собрание отменили, назначили новое. На нем Зыс добился своего — вошел в состав студкома. Целый месяц, пока шла катавасия с собраниями, выборами, Зысовых песен не было слышно. Теперь он снова запел, и в его голосе зазвучали новые, победные нотки...

Зима долго была бесснежной.

Приходя с занятий, Ковалюк часто застает в комнатке беленькую, с тонкими чертами лица биологичку Асю. Он не помнит, когда Ася заглянула к ним впервые. Да и неудивительно: девчата живут рядом — через две комнаты. Забегают к хлопцам попросить спичек, сковородку, стаканы.

Совсем незаметно Ася, как и математичка Зина, которая с осени дружит с Николаем Бухмачом, стала в комнате своей, Ковалюк выкрикивает при ней нелепый лозунг «Хлеба и войны!», читает, лежа в постели, говорит о чем хочет. Он не знает, да и не интересуется, ради кого приходит Ася. Может, ради Феди Бакуновнча, а может, из-за Петра Пташинского.

Чем-то Ася все же привлекает Ковалюка: стоит ей появиться в комнате, как он словно из мешка начинает сыпать шутками, рассказывать веселые истории, анекдоты, стараясь всех рассмешить. Часть острых словечек предназначается ей.

У Аси совсем белые пушистые волосы, худощавое лицо с красивым, правильной формы носом, маленькие, едва заметные груди. Час-другой молчаливо сидит она на табуретке или на краешке чьей-нибудь постели, слушает разговоры, усмехаясь после каждой меткой шутки.

Однажды случилось необычное. Ковалюк вернулся в интернат после первой лекции, взял у дежурной ключ, открыл комнату. Сразу же вслед за ним вошла в комнату Ася. Они были только вдвоем.

— Никого нет, — почему-то сказал Ковалюк.

— Мне никто и не нужен, — потупившись, ответила Ася.

Она опустилась на табуретку и покраснела. У Ковалюка отнялся язык.

Помня историю с Мариной Севернёвой, он ни к кому из девчат особенно не навязывался. Считая себя неудачником, замкнулся, сознательно откладывая любовные дела на то время, когда окончит учебу и как-то определит свое место в жизни.

То, что Ковалюк чувствовал теперь, было для него полной неожиданностью. Мысли путались, в голове был хаос, и он не нашел ничего лучшего, как предложить Асе пройтись.

Она охотно согласилась, побежала в свою комнату, находившуюся в конце темноватого коридора, и пробыла там довольно долго. Ковалюк раз десять прошел из конца в конец сумрачного интернатского двора, когда наконец в проеме дверей показалась тоненькая Асина фигурка в рыжеватом пальтишке.

В тот вечер часа три блуждали они по улицам разрушенного города, забираясь аж на окраины. Замерзшая земля незамощенных улиц, темные вершины деревьев, возвышавшихся над домиками предместья, башни костелов над руинами, тихий Асин голос, ее холодноватая рука, которой как бы ненароком отважился коснуться Ковалюк, — все-все имело свое, особое значение.

Они в основном молчали во время своей долгой бестолковой прогулки. Ковалюк несколько раз пробовал завязать разговор, о чем-то спрашивал. Ася, как на допросе, отвечала двумя-тремя словами, и разговор пропадал, как пропадает в песках безымянная пустынная речушка.

Полночи Ковалюк не спал. В свои двадцать два года он мало знался с девчатами, в глубине души даже побаивался их. Его молодость совпала с войной, да и не в одной войне дело: девчатам нравятся шустрые, залихватские кавалеры, с хорошо подвешенным языком. Ковалюк умеет шутить, балагурить, бросаться острыми словечками и в то же время чересчур серьезно смотрит на жизнь. Легкий, ничего не значащий разговор вести не умеет. Ася, видать, потому обратила на него внимание, что он все время что-то тараторил, она приняла его не за того, кто он есть на самом деле.

Успокоенный этой мыслью, Ковалюк засыпает...

Он ошибся: Ася забежала к нему с утра. Вечером опять заняла свое обычное место, присев на постель второго Феди, — его опять выбрали в профком, и он, решая неотложные студенческие дела, возвращался в интернат позже всех. Что-то новое было в ее облике, — Ковалюк не сразу понял, что именно. Только когда Ася ушла, вспомнил — на ней было новое, в синих цветочках платье, а волосы стали еще пушистее — сделала завивку.

Начинается зимняя сессия. До Нового года нужно сдать зачеты и к экзаменам немного подготовиться. Ася приходит с книжкой. Ковалюк уже не может вести себя так, как раньше, — шутить, выкидывать фортели. Что-то связывает ему язык. Лежать в присутствии Аси тоже не может. Они чувствуют себя заговорщиками, обмениваются взглядами. Ковалюк с каждым днем все больше думает о ней.

Еще чаще, чем Ася, в комнату Ковалюка забегает Зина. Иной раз они сидят там обе. Зина не скрывает своего расположения к Николаю Бухмачу. Ася не выдает себя ни единым жестом. Ни разу не присела на постель к Ковалюку и, когда хлопцы ложатся в постель, с тем чтобы часок перед сном почитать, сразу уходит.

Зина остается сидеть и тогда, когда Бухмач забирается в постель, — наклонившись, что-то шепчет ему на ухо.

Даже когда свет выключают, она и тогда продолжает оставаться рядом с Николаем.

Ковалюк большие надежды возлагает на новогодний вечер. Студком уже вовсю к этому вечеру готовится. В просторном читальном зале предполагается даже устроить бал-маскарад.

Но сладкие надежды были развеяны в один миг.

— Еду в Слуцк, — уведомила Ася. — Дела.

Какие такие неотложные дела гонят ее перед Новым годом из Минска, растолковывать не стала.

Ковалюк помрачнел. Все вечера, оставшиеся до Нового года, проводил у друзей в лесотехническом институте. Ася, однако, подкараулила его.

— Давай сходим в ресторан, — предложила, столкнувшись с Ковалюком в коридоре. — Деньги у меня есть...

— Не нужно мне твоих денег! — выдохнул он, охваченный рыцарскими чувствами.

Через мгновение похолодел: у него есть всего сто рублей. Как с такими капиталами идти в ресторан, когда кружка пива стоит пятнадцать?

Ресторан размещается в обшарпанном желтом доме на краю площади Свободы. Днем тут обычная столовая для студентов, имеющих дополнительные карточки. В вечернее время столики поверх'клеенок застилаются белыми скатертями и за ними занимают места другие, с большим достатком посетители.

К счастью, в этот вечер в ресторане дают только пиво. Ковалюк заказывает четыре кружки и по бутерброду себе и Асе, со страхом поглядывая на меню: хватит ли денег, чтобы рассчитаться. Среди табачного дыма, веселых выкриков, разговора они проводят часа три. Ася, оказывается, родом из Минска, но в оккупацию в Белоруссии не жила, провела эти страшные годы в пыльном степном городишке в Казахстане. Там ее отец был начальником военного училища. Как только немцев прогнали, семья Аси вернулась в Минск, получила квартиру. Мать и теперь живет в той квартире, но с другим человеком, вот почему Ася добилась места в интернате. Отец, наверно, где-то служит, и не к нему ли собирается Ася на Новый год?