Агата Кристи - Хлеб Гиганта

— На десять часов у меня назначена встреча, которую я не могу отменить. Вы должны собрать кое-какую информацию к моему возвращению.

Он сжато изложил суть дела. Нужно найти все данные о «Великолепном» и отправить кое-какие радиограммы.

Себастиан лично позвонил в больницу и предупредил, что пациентке ни слова нельзя говорить о катастрофе. Он немного побеседовал с самой Джо, заставив голос звучать спокойно и привычно.

По дороге он зашел в цветочный магазин, чтобы послать ей букет, а затем на целый день окунулся в деловые встречи и переговоры. Вряд ли кто-то заметил, что великий Себастиан Левинн хоть в чем-то не похож на самого себя, вплоть до мельчайших деталей. Никогда еще не был он настолько расчетлив при заключении сделок, и его умение добиться своего никогда не было так очевидно.

Когда он вернулся в «Билтмор», было шесть часов.

Секретарь предоставил ему всю необходимую информацию. Все, кто спасся, были подобраны норвежским судном. Они будут доставлены в Нью-Йорк через три дня.

Себастиан кивнул, выражение его лица не изменилось. Он отдал дальнейшие распоряжения.

Через три дня вечером, когда он вернулся в отель, его ждало сообщение о прибытии мистера Грина, его поселили в соседнем номере.

Себастиан большими шагами направился туда.

Вернон стоял у окна. Он обернулся.

Себастиан испытал чувство, близкое к шоку. Каким-то непостижимым образом он больше не узнавал своего друга С Верноном что-то случилось.

Они стояли и смотрели друг на друга Себастиан заговорил первым. Он сказал то, что преследовало его целый день.

— Джейн умерла, — сказал он.

Вернон кивнул — скорбно, понимающе.

— Да, — сказал он тихо. — Джейн умерла — и это я убил ее.

Бесстрастный старина Себастиан встрепенулся и запротестовал:

— Ради Бога, Вернон, не воспринимай это так. Она отправилась вместе с тобой — это естественно — не сходи с ума.

— Ты не понимаешь, — сказал Вернон. — Ты не знаешь, что произошло.

Он помолчал и продолжал уже совсем тихо и сдержанно:

— Я не могу описать, как это случилось — все произошло мгновенно, как тебе известно — в середине ночи. Времени было очень мало. Корабль страшно накренился... Я увидел их одновременно. Они обе скользили — съезжали — вниз по палубе. Им не за что было ухватиться.

— Кто «они»?

— Нелл и Джейн, разумеется.

— А при чем тут Нелл?

— Она была на борту...

— Что?!

— Да. Я не знал этого. Мы с Джейн плыли вторым классом, конечно, и, мне кажется, ни разу не взглянули на список пассажиров. Да, Нелл и Джордж Четвинд были на борту. Я об этом тебе и толкую, только не перебивай меня. Все происходило как в кошмарном сне — не оставалось времени ни на спасательные пояса, ни на что. Я уцепился за пиллерс — или как это там называется, — чтобы не упасть в море.

И увидел, как их несет вниз по палубе, как они обе — прямо рядом со мной — скользят все быстрее и быстрее — и море готово поглотить их.

Я и понятия не имел, что Нелл на борту, пока не увидел ее, несущуюся вниз по палубе с криком: «Вернон!» Пойми, в такой ситуации не успеваешь подумать. Можно сделать лишь инстинктивное движение. Я мог поймать только одну из них... Нелл или Джейн...

Я поймал Нелл и вцепился, вцепился в нее мертвой хваткой.

— А Джейн?

Вернон медленно проговорил:

— Я до сих пор вижу ее лицо — как она смотрела на меня, падая... падая в морскую пучину...

— Боже мой... — хрипло произнес Себастиан.

И вдруг его бесстрастное лицо налилось кровью — он взревел, как бык:

— Ты спас Нелл?! Чертов дурак!!! Спасти Нелл и позволить Джейн утонуть. Да Нелл и мизинца ее не стоит. Будь ты проклят!

— Я знаю.

— Знаешь? Тогда...

— Говорю тебе, дело было не в том, что знаешь — тобой движет слепой инстинкт...

— Будь ты проклят... Будь ты проклят...

— Я уже проклят. Можешь не волноваться. Я позволил Джейн утонуть — а я люблю ее.

— Любишь ее?

— Да, я всегда любил ее... Я понял это теперь... Всегда, с самого начала, я боялся ее — потому что любил. И в этом я тоже оказался трусом, как и во всем остальном — я старался сбежать от действительности. Я боролся — стыдился той власти, которую она имеет надо мной — я провел ее через ад...

А теперь я хочу, чтобы она была со мной, она нужна мне — о, Господи! Ты скажешь, что мне всегда нужно то, что уже ускользнуло от меня... Что ж, возможно, так и есть... Возможно, в этом я весь...

Я знаю лишь одно: я люблю Джейн — люблю ее — и никогда больше не увижу...

Он опустился на стул и сказал уже спокойно:

— Мне надо работать. Уходи, Себастиан, будь другом.

— Боже мой, Вернон, я никогда бы не подумал, что смогу тебя ненавидеть...

Вернон повторил:

— Мне надо работать...

Себастиан развернулся и вышел вон.

Вернон продолжал сидеть неподвижно.

Джейн...

Ужасно так страдать — так мучиться без нее...

Джейн... Джейн...

Да, он всегда любил ее. С той самой встречи он уже не мог без нее... Его влекло к ней что-то, что было сильнее его самого...

Дурак и трус. Так бояться — всегда бояться! Бояться любого глубокого чувства, любого порыва.

И она знала об этом, знала всегда, и была не в силах ему помочь. Что она говорила? «Разделены во времени?» На том самом вечере у Себастиана, когда она пела:

Я видел женщину, она была

Длинноволоса и лицом светла...

Длинноволоса., нет-нет, только не это. Странно, что она пела эту песню. И эта статуя утопленницы... Тоже странно...

Что еще она пела тогда?

J’ai perdu mon amie — elle est morte

Tout s’en va cette fois pour jamais

Pour jamais, pour toujours elle emporte

Le dernier des amours que j’aimais.

Он потерял «Могучие Братья», потерял Нелл...

Но с Джейн он действительно потерял «lе dernier des amours que j’aimais».

До конца своих дней он будет думать только об одной женщине — о Джейн.

Он любил Джейн... любил ее...

А сам мучил ее, пренебрегал ею и в конце концов бросил на растерзание этой страшной зеленой пучине...

Статуя в музее Южного Кенсингтона..

Боже — нельзя думать об этом...

Нет, он будет думать — обо всем... На этот раз он не уйдет от правды...

Джейн... Джейн... Джейн...

Она нужна ему... Джейн...

Он никогда уже не увидит ее...

Он все потерял теперь... все...

Все те дни, месяцы, годы в России... Напрасно потраченные годы...

Дурак — жить рядом с ней, обнимать ее и все время бояться... Бояться собственной страсти...

Тот давний ужас перед Зверем...

И внезапно, как только он подумал о Звере, он понял...

Понял, что в конце концов вернулся на свою стезю...

Это было похоже на тот день, когда он вернулся с Большого концерта. То же видёние. Он назвал это видением, потому что это было больше, чем звук. Видеть и слышать было одно и то же — витки и спирали звука — поднимающиеся, спускающиеся, возвращающиеся.