Казимеж Брандыс - Граждане

Теперь он этот путь с вокзала в город проделывал, по меньшей мере, несколько раз в месяц. И когда стоял у выхода Товарной с чемоданом, обвязанным той же веревкой, в своей неизменной куцей курточке и суконной кепке, из-под которой выбивался черный вихор, можно было подумать, что это тот самый Павел Чиж, затерявшийся среди столичной сутолоки, стоит в нерешимости, высматривая, у кого бы спросить дорогу. На самом же деле это было совсем не так: он чувствовал себя теперь в Варшаве, как дома. В «Голосе» несколько раз в месяц печатались его репортерские заметки: «Как строилась печь «Б» на заводе имени Костюшко», «Не будет больше ослепших лошадей в угольных шахтах», «Моторы будущего производит завод М-2»… Павлу нравились такие заглавия, привлекавшие внимание читателя.

Даже в поезде не забывал он о своих задачах агитатора. Когда стоявший рядом пассажир заглянул через его плечо в газету, пытаясь прочесть речь Вышинского, Павел тотчас затеял с ним разговор о политике.

Но человек этот только брюзжал, жалуясь на очереди, и не слушал Павла.

— Что вы мне толкуете про путь к социализму! — фыркал он. — Чем длиннее хвосты, тем длиннее и этот путь! А пока жрать нечего!

— Вы забываете, на каком мы этапе! — с жаром толковал ему Павел. — Наше сельское хозяйство не поспевает за развитием промышленности…

Но пассажир ничего не хотел слышать об этапах и развитии промышленности. Он показывал Павлу свои подметки и сердито плевался. — А знаешь, пан, сколько я заплатил за них? А знаешь, сколько я получаю в месяц? А жена и дети — это что? Им, по-твоему, есть не надо?

Они разошлись уже на вокзале, и человечек нырнул в толпу, выходившую с перрона. Павлу очень хотелось побежать за ним: можно ли выпускать на улицу этого озлобленного гнома, который через минуту будет опять твердить свое в трамвае или автобусе? Поставив на землю чемодан, он смотрел ворчуну вслед и думал: «Ничего, подождем, пока ты захлебнешься своей желчью, а дети твои подрастут!»

Через редакцию «Голоса» каждый день проходили десятки людей. Она была как бы одним из регулирующих центров столицы. Сюда вливались и отсюда исходили новости, авторитетные мнения, лозунги, директивы. На собраниях — «летучках» обсуждались последние события. Всякое новое известие облетало комнаты, коридоры, этажи, жужжало в телефонах, попадало на заваленный бумагами стол Лэнкота, а Лэнкот вызывал Павла для короткой беседы, чтобы «уточнить вопрос» или «дать установку».

После его очерка о Варшаве заместитель главного редактора повысил Павлу жалованье и предложил ему постоянное штатное место в отделе связи с районами: Павел должен был ездить в командировки и давать не менее трех статей в месяц.

— Ваш репортаж о Варшаве в общем понравился, — говорил Лэнкот, солидно покашливая, — и обратил на себя внимание в партийных сферах. — Он серьезно посмотрел на Павла и добавил: — Вы можете оказаться нам весьма полезны.

Павел улыбнулся и тряхнул чубом. — Спасибо, товарищ Лэнкот.

Поискав в кармане папиросы, он закурил, жадно втягивая дым. У него слегка кружилась голова.

— Могу выехать хоть завтра, — сказал он и, в упор глядя на Лэнкота, стал излагать ему свои планы.

— Правильно, — то и дело поддакивал Лэнкот, — совершенно справедливо. — Он не перебивал Павла и, когда трещал телефон, тихо говорил в трубку: — Я занят, важное совещание. — Павел с удовлетворением отметил это про себя.

— Продолжайте, пожалуйста, — поощрял его Лэнкот. Он во всем соглашался с Павлом. Разумеется, главное — это непосредственные впечатления. В репортаже надо указывать первоочередные цели и задачи, в конкретных подробностях давать картины новой жизни, не скрывать трудностей, но соблюдать надлежащие пропорции и перспективы…

— Было бы целесообразно, — сказал Лэнкот, — чтобы весь собранный вами материал мы обсуждали вдвоем. Думаю, что мы найдем общий язык.

— Да, я как раз хотел вас об этом просить, — подхватил Павел. — Мне полезны будут ваши критические замечания.

Лэнкот слегка поклонился. Он, видимо, был очень доволен. Затем он еще посоветовал Павлу не ездить в район вместе с Зброжеком.

— Не вижу в этом надобности, — сказал он с расстановкой. — Вам следует развивать в себе способность к самостоятельным наблюдениям.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Павел, пожимая руку Лэнкоту. Он тоже был доволен.

Когда Павел в воскресенье, придя к Агнешке, застал у нее Зброжека, он в первую минуту хотел уйти. Ошеломленный этой неожиданностью, он отвечал рассеянно на вопросы Агнешки: почему не пришла Бронка? Обрадовал ли ее подарок? Бронка не пришла по той простой причине, что Павел ей ничего не сказал о приглашении — он случайно услышал, что в воскресенье она целый день будет дежурить в детской больнице на улице Коперника. А пудренице она очень обрадовалась. Павел помнил, как она опустила глаза и, краснея, шепнула: «Спасибо, какая красивая!» Павлу в ту минуту не хотелось сознаться, что не он выбирал пудреницу, поэтому он даже не упомянул о встрече с Агнешкой.

— Читала ваш очерк о Варшаве, — говорила между тем Агнешка. — Виктор принес мне из редакции воскресный номер «Голоса»… А тогда на Хмельной он и не заикнулся про свой успех! — сказала она со смехом, обращаясь к Зброжеку. — Это так по-мужски!

Она поставила перед Павлом чашку и занялась приготовлениями к чаю, ходя по комнате, которая была не больше клетушки Павла в редакции. Из-под дивана вылезла маленькая такса и обнюхала гостя.

А Павел сидел, уставившись на тарелку, и не мог заставить себя улыбнуться. Скосив глаза, он видел профиль Зброжека, просматривавшего книги на этажерке у дивана. Зброжек поздоровался с Павлом, ничуть не удивившись его приходу. Должно быть, Агнешка его предупредила. Он держал себя здесь, как свой человек, ежедневный гость. «Значит, это он!..» — решил Павел. Он почувствовал жгучий стыд за свою наивность. Как можно было воображать, что такая хорошенькая девушка сидела и ждала, пока не встретит его, Павла!

Он боялся посмотреть на Агнешку, так как был почти уверен, что она угадала его мысли. Наверное, он ей теперь жалок и смешон своими нелепыми, несбыточными надеждами. И она, конечно, уже догадалась, что он скрыл ее приглашение от Бронки для того, чтобы быть с нею наедине. Он чувствовал себя обманутым, униженным. Она называла Зброжека просто «Виктор» — сколько же лет они знакомы? «Может, он и живет здесь, у нее?» — в ужасе подумал Павел. Но тут же вспомнил, что из редакции как-то посылали рассыльного Липку к Зброжеку на улицу Видок.

Зброжек не обращал внимания ни на Павла, ни на Агнешку. Он так зачитался, что, казалось, забыл об их присутствии. Когда они с Павлом на минуту остались вдвоем, он рассеянно улыбнулся и сказал: