Казимеж Брандыс - Граждане

Агнешка снова погляделась в зеркало. Увидела свои руки, поднятые к волосам, и тут только спохватилась, что уже несколько минут стоит полураздетая. Блузка, небрежно брошенная, лежала на кресле. Неизвестно почему Агнешке вспомнилось лицо Павла. И стало ясно — сегодня вечером у Кузьнаров ей было так грустно оттого, что не пришел Павел.

Агнешка нахмурилась. Неужели это правда? Ее охватило беспокойство, сердце забилось чаще. Она закрыла руками голые плечи. Хотелось найти другое объяснение, но это было не так-то легко. С некоторых пор лицо Павла, его темные живые глаза под насупленными бровями настойчиво вторгались в мысли Агнешки.

Это пришло неведомо как и когда. Она не могла бы указать дня, когда впервые подумала о Павле в его отсутствие. Правда, они уже много недель встречались довольно часто. Два-три раза ходили вместе в кино и в театр, совершали долгие прогулки по городу, и несколько раз Павел заходил к Агнешке домой. Но разговаривали они обычно на общие темы, им и в голову никогда не приходило касаться своих отношений и выяснять, чего они ждут друг от друга. Разговор шел о мелких повседневных делах или о важных политических событиях, о Варшаве, о ее новых кварталах, о Кузьнарах, о прочитанных книгах. Агнешке было хорошо с Павлом, ей нравилась горячность, звучавшая всегда в его голосе, веселый, резковатый смех, его серьезность и наивность. Она с удовольствием слушала его, когда он говорил о своих планах или излагал ей свои твердо установившиеся взгляды.

Агнешке давно уже не верилось, что она когда-нибудь влюбится. У нее и в самом деле не хватало на это времени. После двух мимолетных увлечений в студенческие годы она пришла к заключению, что неспособна полюбить по-настоящему, великой любовью, или, во всяком случае, ей это будет нелегко. Это ее огорчало, но не так уж сильно, и она не искала встреч с мужчинами. Она откладывала это на какое-то неопределенное время, когда у нее будет меньше дела и больше досуга, чтобы хорошенько подумать и разобраться в себе. А этот день все не приходил, маячил еще где-то далеко, в тумане. Зато приходил все чаще Павел Чиж.

Однажды он явился в новом костюме из дешевого сукна. Галстук он в этот день надел красный, с каким-то странным коричневым узором. К тому же костюм сидел на нем нескладно: пиджак был тесноват, а брюки — слишком широки. Павел выбирал его, вероятно, сам в магазине готового платья. Он держал себя сегодня как-то натянуто, каждую минуту поправлял слишком жесткий галстук и делал только самые необходимые движения. «Ишь как вырядился!» — подумала Агнешка. Но тут же ей стало жаль Павла, истратившего такие деньги на костюм плохого покроя. И зачем он не посоветовался с нею? «О господи! — вздыхала про себя Агнешка. — Ведь если бы я пошла с ним в магазин, я выбрала бы что-нибудь получше». Вечером они смотрели в театре пьесу Шоу «Профессия миссис Уоррен», а потом Агнешке ночью приснился Павел в куцем, тесном костюме. Он стоял на коленях перед той актрисой, которая играла Вивиан. Агнешка проснулась с какой-то тяжестью на душе.

Чего он хочет и зачем встречается с нею? Вправду ли ему так дороги и нужны их встречи? Агнешка вовсе не была в этом уверена. Случалось, что Павел приходил мрачный и почти не обращал на нее внимания. В такие вечера он шагал из угла в угол, весь поглощенный каким-нибудь вопросом, на который натолкнулся в своей работе журналиста, проходившей в разъездах, срочных командировках в район, где он пропадал без вести по многу дней и откуда столь же внезапно возвращался. Когда Павла что-нибудь волновало, он только об этом способен был думать и говорить. Сегодня это было обнаруженное на химическом заводе вредительство, завтра — плохая работа партийных организаций на текстильных фабриках, и так далее. Занятый своими мыслями, Павел не замечал тогда Агнешки, не видел таксы Мака, которая ходила за ним по пятам. Он попросту забывал об их существовании и, засунув руки в карманы, шагал по комнате Агнешки, размышляя вслух, следует ли написать об этих фактах и как написать. В последний раз он пришел мрачнее тучи и на вопрос Агнешки, что случилось, ответил замогильным голосом, что птица требует корма. В чем же было дело? Центральные государственные склады не приняли в назначенный срок тысячи кур, гусей и уток, скопившихся на скупочных пунктах. Для птиц не хватало корма, клеток и помещений. Голодные, перепуганные, они мокли под открытым небом — в одном только Скаржиском уезде скопилось полторы тысячи индюшек!

«Индюшки! Вот что у него в голове!» — думала обиженная Агнешка. А Павел, не замечая ее досады, продолжал:

— Я написал заметку, но Лэнкот ее не пропустил. Говорит, что она вызвала бы нежелательные толки, твердит о «лишаях» каких-то. А сегодня — полюбуйтесь: «Жице Варшавы» напечатала об этих курах статью в целых два столбца! Надо было мне все-таки убедить Лэнкота… Эх, псякрев!..

Репортерская работа отнимала у Павла все время. Часто вваливался он к Агнешке прямо с вокзала, усталый, весь измятый, с лицом, серым от пыли. Или присылал в школу открытку: «Уезжаю, вернусь через неделю».

На другой день после разговора о курах и гусях Павел исчез бесследно. Прошло пять дней, и Агнешка уже стала тревожиться В понедельник на педагогическом совете она поймала себя на том, что все время ей представляется Павел в углу набитого людьми вагона, в каком-то неведомом поезде, который мчит его ночью в дальний город. Во время затянувшегося заседания она трижды пыталась отогнать это видение, отчаянно борясь за свое чувство собственного достоинства. Но когда прошла целая неделя без вестей от Павла, Агнешка не выдержала и пошла к Кузьнарам. Однако Павла она не увидела. Увидела только пудреницу Бронки, и воспоминание о встрече на Хмельной пронзило ее острой, жгучей болью.

Павел приехал только в воскресенье вечером. Около семи у дверей Агнешки раздалось три звонка. Она отложила книгу — знала уже, кто звонит, и опять почувствовала, что у нее колотится сердце. Увидев Павла, она не сумела встретить его холодно, как у нее было решено.

Павел стоял в расстегнутой куртке и улыбкой словно извинялся за свое внезапное вторжение.

— Входи, пожалуйста, — сказала Агнешка.

Ею овладело необъяснимое волнение. В первый раз в жизни у нее при виде другого человека перехватило дыхание — никогда еще она не испытывала ничего подобного! Она заставила себя что-то делать: сложила тетради на столике, поправила покрывало на кровати, закрыла книгу. При этом она заметила, что у нее дрожат руки. «Ну, это уж слишком!» Украдкой глянула на Павла.

— Присаживайся.

Она встретила его беспокойный взгляд и на миг удивилась: как мог этот темноволосый парень, который сидел сейчас на диване молча, сжав руки, приобрести над ней такую власть? «Может, он, наконец, что-нибудь скажет, — подумала она. — Нельзя же все время молчать». Ей очень хотелось услышать его голос, услышать от него какие-нибудь сердечные слова — например, что он все время помнил о ней или что спешил с ней увидеться. Ей бы этого было достаточно.