Казимеж Брандыс - Граждане

— Сделай передышку, — посоветовала она ему. — Когда работа не клеится, лучше ее на время отложить.

Она села на кровать Антека у чертежного стола, и они с Павлом принялись болтать. В разговоре Бронка упомянула, что о Павле спрашивала Агнешка Небожанка. Вчера она случайно встретилась с ней на Новом Свете.

— Ты что, Павел? — шепнула вдруг Бронка, испуганная переменой в его лице.

— Не говори мне о ней… — невольно вырвалось у Павла.

Он тут же пожалел об этом. Бронка побледнела и отвернулась.

— Извини, — сказала она тихо. — Я ничего не знала…

— Бронка! — вскрикнул Павел. — Постой, Бронка!

Но ее уже не было в комнате.

На третий день Павел дописал свой репортаж, на который он извел гораздо больше бумаги, чем на все предыдущие. Статья заканчивалась длинным описанием производственного совещания на заводе и строгим предупреждением по адресу Бальцежа. «Безответственные нападки таких людей, — писал Павел, — все равно что засыпка песка в шестерню социалистической машины. Нам следует крепко ударить по таким, как Бальцеж, даже если ими движет не злой умысел, а сознание неверно понятого долга». Подумав, он зачеркнул слова «крепко ударить» и написал «твердой рукой направлять», а статью озаглавил так: «Лучшее будущее «Искры».

Лэнкоту статья понравилась. Он назвал ее «верхом достижения» и внес только одну поправку: выражение «безответственные нападки», относившееся к Бальцежу, заменил словами «анархические выступления» и, выкинув фразу «даже если ими движет не злой умысел, а только неверно понятый долг» (ибо она, по его мнению, ослабляла общий тон статьи), сердечно поздравил Павла с удачей.

Статья была отдана в переписку. Когда Павел, немного растерянный, не зная, радоваться ему или огорчаться, сел за свой редакторский стол, зазвонил телефон. — Соединяю, — послышался сонный голос телефонистки, дежурившей у коммутатора.

— Да, это я, — прошептал Павел, заслоняя ладонью отверстие трубки. Издалека, словно сквозь сильный шум, доносились тихие слова Агнешки. Только теперь Павел понял, что с той ночи, когда они расстались, он все время не переставал думать о ней.

— Хорошо. Значит, завтра в четыре у тебя, — сказал он в трубку.

Однако на другой день свидание не состоялось, так как Виктор Зброжек, случайно прочитав в машинном бюро репортаж Павла об «Искре», взбесился и потребовал созыва редакционной коллегии. А Павел уже не успел предупредить Агнешку, что не сможет прийти.

В четыре часа началось совещание редакционной коллегии «Голоса» под председательством Лэнкота.

Уже неделю Кузьнар и Тобиш работали в новом бараке, в полукилометре от барака «А», где раньше помещалась дирекция. Этот новый барак стоял на территории Новой Праги IV, то есть на «Кузьнаровых полях» — так окрестили территорию рабочие, и это название укрепилось за ней. На еще недавно пустынной равнине теперь выросли склады под плоскими черными крышами и деревянные навесы, забор протянули значительно дальше, за трамвайное кольцо, отрезав от полей одинокую голубятню, единственный след жизни в этой серой пустыне. В конце февраля на полях появились люди, тянувшие за собой проволоку, и принялись в разных местах вбивать колышки в землю, еще укрытую пластами пожелтевшего снега. К этому же времени сюда начали усиленно свозить строительные материалы и оборудование. С раннего утра громыхали грузовики, телеги, тягачи, распугивая стаи ворон и голубей, и, в страхе хлопая крыльями, птицы улетали за сосновую рощу, в сторону Вавра. Одичавшие, худые коты и бездомные собаки со всей околицы, бродившие здесь раньше в поисках костей, теперь удирали, чуя опасные перемены. Под навесами краснели уже горы кирпича, с площадок огромных прицепов с грохотом сбрасывали доски. Подвозили первую батарею новеньких бетономешалок. Возы, нагруженные гравием, с трудом выбирались из заросших кустарником оврагов. Крики возчиков сливались с конским ржанием и рычанием моторов.

Свершилось: строительство сделало первый решительный шаг в эту сторону. И, как водится, происходило это в бестолковой суматохе и шуме, с множеством затруднений и недоразумений, от которых свирепели люди. На новом заборе, далеко за трамвайным кольцом, уже красовался большой транспарант, возвещавший белыми буквами на красном фоне установленные сроки начала и окончания стройки Новая Прага IV. Читать это мало кому доводилось — разве только соснам на краю рощи, к которой он был повернут: люди проходили здесь очень редко. Однако транспарант — как и горячее воззвание и гордые лозунги — делал свое дело: он был и торжественным свидетельством, и глашатаем той невидимой силы, что породила всю эту суматоху, беготню, грохот и крики. Когда шум на время утихал, слышен был его шелест. Он вздувался и морщился под влажным ветром, который налетал с окружающих Варшаву равнин, скрытых в тумане.

Для Михала Кузьнара наступили горячие дни. Передав инженерам Гнацкому и Шелингу руководство последней не законченной еще работой на Новой Праге III (в только что достроенные, еще не оштукатуренные корпуса уже вселялись первые семьи из развалин на Повонзках), он перебрался в наспех сколоченный барак, из окон которого открывался вид на просторы «Кузьнаровых полей» (он и сам уже незаметно привык к этому новому названию). На них сосредоточил он все свои надежды, всю силу воли и воображения. Кузьнара никак нельзя было назвать мечтателем, однако он, глядя на пустые, голые поля, замусоренные и убогие, уже видел здесь между шпалерами кленов и лип ряды белых домов с легкими и стройными колоннами подъездов и пестреющие всеми красками сады. Да, вот какую картину видел Кузьнар и уже ничего другого не мог себе представить. Хотя трезвый рассудок нередко напоминал ему о той пропасти трудной работы, какая лежит между настоящим и его видениями, все же, когда взгляд его падал на жалкую сосновую рощицу, торчавшую на горизонте, воображение рисовало ему на этом месте сверкающую на солнце круглую центральную площадь будущего поселка с белым высотным домом среди цветников и зеленых газонов.

В эти дни он был как-то по-новому суров и важен: реже смеялся и балагурил, все больше молчал, уйдя в свои мысли. На стройке скоро заметили перемену в нем.

— Что это он ходит с постной миной, как ксендз? — говорил доморощенный философ Озимек. — Не к добру это, я вам говорю!.. У меня глаз наметанный… В Лионе перед прошлой войной…

К рабочим Кузьнар был в этот период очень внимателен, часто вызывал к себе то одного, то другого, долго и заботливо расспрашивал, не нуждается ли в чем, и даже советы давал, вникая в их личные дела. Но за этой спокойной добротой и серьезностью люди угадывали таившуюся в глубине лихорадку, и сам Кузьнар ощущал ее в себе. Следя, чтобы завоз материалов шел по плану, вырывая из горла у многочисленных трестов и главных управлений все новые и новые грузы цемента, леса, кирпича, новые машины, инвентарь и транспортные средства, он думал только об одном. Его неотвязно преследовала картина того весеннего дня, когда ковш экскаватора поднимет первый пласт земли с «Кузьнаровых полей».