Александр Хьелланн - Фортуна

Фру Фредерика научила ее множеству удивительно экономных блюд из муки, сиропов, цикория и прочего, и фру Клара считала делом чести приучить мужа и прислугу к такой странной пище.

При других обстоятельствах, когда в доме бывали гости, она не жалела никаких расходов. По натуре она была, пожалуй, щедрой и расточительной до изысканности — в тех случаях, когда действовала «для вида». Но в то же самое время, как ее повариха жирела от устриц и трюфелей, она никогда не забывала самолично сосчитать количество слив, выданных на компот для прислуги.

Для фру Фредерики посещения этого дома, «где так много всего», были просто захватывающими. Ее птичьи глаза устремлялись на все, что здесь поглощалось, оценивали все, что здесь расточалось. И, кроме того, она чувствовала себя так, словно участвовала в этой безумной роскоши, которую сама она искупала, урезывая все свои расходы и дрожа над каждым грошом.

По правде говоря, Фредерика не завидовала подруге: ведь нелегко управлять таким домом. Да фру Фредерика, в сущности, и не жаждала быть богатой, владеть крупным капиталом; она даже не особенно опасалась лишений и ограничений, которые несла с собой бедность. От природы она была очень нетребовательна.

Единственной страстью ее было сознание, что все скиллинги, которые каким-то способом могли попасть к ней, оставались у нее, и что от нее не ускользал ни один скиллинг, который мог быть тем или иным способом сэкономлен.

Для мужа она была подлинной находкой. Ее характер вызывал в нем восторг и удивление.

Нет… Уж если она чему завидовала в жизни фру Клары Левдал, так это покладистому характеру мужа.

Когда она узнавала, какой обед принимал с благодарностью этот богатый и избалованный Абрахам Левдал, она обязательно вспоминала о своем муже: ему было не так-то легко угодить подогретыми блюдами.

Но ведь, несмотря на свою полноту, Мортен был довольно слабого здоровья и поэтому всегда требовал хорошей и питательной пищи, необходимой при его трудном призвании. Таким образом, в доме капеллана установился обычай подавать хозяину особую пищу, а фру Фредерика, которая вообще, можно сказать, ни в какой пище не нуждалась, умудрялась насыщаться бог весть чем: ее пище трудно было подыскать какое-либо определенное название.

Как только Клара Левдал почувствовала себя снова совершенно бодрой, она захотела взять реванш за долгие скучные и мучительные месяцы недомогания. Она растормошила не только старый дом профессора, но и дома многих семей города. У нее появилась неудержимая общительность и праздничное настроение, которое заражало многих и освещало весь зимний сезон блистательными балами, факельными шествиями на катках, шампанским и ракетами.

Но не одна Клара Левдал заставила тихий город ходить на голове; она лишь взяла правильный тон в нужный момент, и в ответ ей со всех концов зазвучали радость и ликование. Весело было всюду, не только в «больших домах» — таких, как дома Левдалов, Витов, Гарманов. Даже люди среднего достатка как бы сорвались с цепи в эту зиму. Во всем городе, казалось, не было ни одного озабоченного лица, за исключением директора банка Кристенсена; но это последнее обстоятельство только увеличивало общую веселость.

Казалось, какой-то дух неудержимой беспечности проснулся в этом маленьком обществе людей, так долго пребывавших в дремотном состоянии. Так приезд какого-нибудь принца или гастроли знаменитого зверинца приводят в действие машину увеселений, а там уж всё новые и новые празднества и гулянья следуют одно за другим.

Те, у кого есть лишние деньги, охотно тратят их, а те, у кого нет, с удовольствием берут взаймы. Во всем царит легкость и щедрость, а удивленные купцы не успевают поставлять шампанское и шелковые ткани из Гамбурга.

Но шампанское так и остается неоплаченным, и когда через много лет какой-нибудь чужестранец изумляется, найдя штуку великолепной шелковой материи в скромной, полупустой лавчонке, торговец отвечает; «Да это, видите ли, осталось еще с тех времен, как приезжал принц!» — и огорченно качает головой банкрота.

На сей раз фру Клара была зачинщицей общей веселости, — но ей была обеспечена широкая поддержка. Первым помощником ее в этом деле был сам профессор, который считал, что все это относится к «La haute finance»: [9] Высшие финансовые круги (крупная буржуазия) (франц.). балы, концерты и маскарады по вечерам, финансовые операции, множество бумаг и писем — днем в конторе.

Профессор участвовал во всех празднествах и развлечениях; он даже сам подсказывал Кларе новые выдумки и помогал изыскивать оригинальные способы их осуществления.

Консул Вит был тоже очень ценным помощником. Его специальностью были маскарады; он имел гардероб, которого хватило бы на целый театр, и всегда охотно и любезно выдавал костюмы из этого гардероба для устройства маскарада или даже более скромного развлечения с переодеваниями.

Злые языки утверждали, что консул увлекался маскарадами потому, что лишь при условии мастерского переодевания ему удавалось немножко повеселиться вечером, ибо его супруга, по прозвищу «гладильная доска», не спускала с него глаз. Весьма возможно, что слухи эти соответствовали действительности, так как репутация консула была, пожалуй, даже хуже репутации Маркуссена.

Маркуссен, между прочим, тоже был одним из развлечений Клары. Молодой женщине нравилось держать его в состоянии постоянного смятения. В первое время он относился к ней только с почтительным восторгом, как полагалось относиться к очаровательной жене принципала; но скоро Клара заставила его задуматься.

Она много слышала о жизни Маркуссена и знала, что дамы низших слоев общества считают его неотразимым. Ее, блистательную столичную даму, забавляла возможность поймать эту красивую, крупную рыбу, чтобы полюбоваться, как он будет корчиться под ее пренебрежительным взором.

Клюнул он, правда, немедленно. Но она слишком рано дернула удочку.

Как ни был Маркуссен мало утончен, женщине было нелегко его одурачить, и, скоро поняв, что ей от него нужно, он стал держаться лишь почтительным кавалером, не желая замечать ее маленьких намеков, приглашающих подойти поближе.

Клара была озадачена и рассержена. Этот уездный лев не желал ей подчиниться! А она ведь хотела приручить его! Это настолько занимало ее, что даже Абрахам заметил и однажды осмелился сказать ей:

— Послушай! Ты совсем избалуешь этого Маркуссена!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты слишком много носишься с ним, ведь он не более как…

— Не более как конторщик твоего отца? Ты это хотел сказать? Как же это вяжется с твоими разглагольствованиями о свободе и равенстве? Ведь в конечном счете ты оказываешься просто смешным аристократом!