Александр Хьелланн - Эльсе

Механик мгновенно исчез, словно сквозь землю провалился. Жестянщик тоже побежал, не задерживаясь, а за ним и Рюмконом. На углу у банка под газовым фонарем мелькнули длинные ноги исчезающего Йоргена Барабанщика.

Но Свенн не хотел оставить Эльсе, стоявшую с пустой бутылкой в руке. Он потащил ее за собой к тому выходу из переулка, который еще оставался свободным.

Внезапно она остановилась и с силой прижала руки к груди. Свенн взглянул на нее. Глаза ее никогда еще не были такими блестящими, а губы были красны от крови — она порезалась о горлышко бутылки, — и, казалось, вся красота ее молодости на мгновение вернулась обратно в ее небольшое, тонкое лицо. Свенн стоял совершенно ошеломленный — такой прекрасной она еще никогда не была.

Но тут она засмеялась, сначала мягким и веселым смехом, как смеялась, в те времена, когда они еще были друзьями и жили хорошо, затем сильнее и сильнее, пока ее смех не превратился в старый хохот Блохи, тот самый хохот, который взбегал по лестницам и сбегал по лестницам и проникал в самое сердце. Но смех ее становился все более и более жутким, так что Свенн похолодел.

Он схватил ее, чтобы заставить замолчать, но тут она снова прижала руки к груди, лицо ее посерело, и, испустив протяжный, прерывистый вздох, она выскользнула у него из рук и упала лицом в снег.

К ним уже бежал полицейский, и Свенн пустился наутек в противоположную сторону…

— С рождеством Христовым! — сказала фру полицмейстерша.

— Спасибо, и вас также, — ответила фру Бентсен.

Обе дамы остановились под большими газовыми фонарями перед подъездом дома консула Вита. Улица в этом месте расширялась, как бы образуя маленькую площадь, между домом консула с одной стороны и лавкой Эллингсен и Ларсена — с другой. А поскольку место это было узловой точкой всего городского движения, там мало-помалу собралось множество дам, покончивших с покупками и раздачей подарков беднякам. Даже сама фру Вит, только вернувшаяся домой из города, вышла из своего экипажа и присоединилась к их группе, чтобы обменяться поздравлениями и поговорить о событиях дня.

Тут были дамы не только из «Общества помощи падшим женщинам общины святого Петра», но и из разных других обществ города. Беседа протекала крайне оживленно — порой немножко торжествующе, порой даже чуть ядовито, когда надо было защитить свое общество или подчеркнуть его заслуги — сколько оно смогло раздать беднякам. Но, в общем, настроение было доброжелательное: с делами было покончено и совесть была чиста.

— Да, вы правы, — приятно сознавать, что со всеми делами покончено, — сказала одна из дам.

— День, право же, был нелегкий. Я никак не думала, что мне удастся пристроить мой последний лифчик, — все уже получили лифчики. В этом году было слишком много лифчиков.

— Но зато мы знаем, что мы кое-что сделали, — заявила фру Вит.

— Посмотрите туда, на фрекен Фалбе! Как она несется! — сказала фру полицмейстерша.

— Она всегда куда-то мчится.

— Понять не могу, как это она еще не кончила с раздачей. Она ведь бедна, а то, что может отдать беднякам, бросает первому встречному.

Фру Вит прервала собеседницу своим властным голосом:

— Мне думается, что она заходит к беднякам и рассказывает о нас всякие гадости.

Оказалось, многие уже давно это думали. Бедняки всегда оказывались очень неразговорчивыми, когда их спрашивали о фрекен Фалбе.

Между тем капеллан тоже присоединился к их группе. По случаю праздника он пребывал в состоянии благоговейной взволнованности, и на лице его беспрестанно играла улыбка. Дамы обступили его, чтобы поздравить с рождеством.

— Только что здесь прошла фрекен Фалбе…

— Нет, извините меня, — поправила фру полицмейстерша, — не прошла, а буквально промчалась. Мне было так больно смотреть на нее: казалось, она совсем не чувствует праздничного умиротворения.

— Ах да, милая фру, — тихо ответил капеллан, — охотно верю. Все дело в том, каким духом руководствуются в работе. Если нашей работой не руководит истинный христианский дух, то этой работе и не будет благословения.

— Да, господин пастор прав, — воскликнула фру Бентсен, — то, что ты выполнил свой долг — поделился с бедняками, — и делает рождество таким благословенным. Сегодня никто не может ни на что пожаловаться, и об этом так приятно думать, когда тебе самому хорошо.

— И не менее приятно принести в свой дом благодарность и благословение бедняков, — кротко прибавила фру полицмейстерша.

Капеллан с восхищением посмотрел на эту красивую даму. Пребывая в приподнятом настроении, вызванном рождеством, он хотел закончить разговор, обратившись к слушающему его кружку дам с несколькими словами назидания, но тут через улицу к ним подошел доктор Бентсен.

Старик ухмыльнулся своей недоброй усмешкой и сказал:

— С рождеством Христовым, милые дамы! Крупная кража у Эллингсен и Ларсена. Полиция уже поймала нескольких воров.

«Кража!» — «Красть — о боже! — красть в сочельник!» — «Невозможно!» — «Кто?!» — «Кто?!» — «Кто-нибудь знает их?»

— Не может быть, чтобы это были люди из нашего города, — величественно заявила Гладильная Доска.

— Это Банда из Ковчега мам Спеккбом, — злобно ответил доктор.

Ах, Банда! О Банде-то никто и не подумал. Эти мерзкие люди ведь позорят весь город.

Все это произвело крайне тягостное впечатление. Капеллан отказался от мысли произнести свою небольшую речь и лишь кротко вздохнул по поводу «закосневших», после чего все расстались, чтобы поспешить домой и попытаться забыть это неприятное событие, омрачившее их радостное рождественское настроение.

Фру полицмейстерша сказала фру Бентсен, когда они направились домой:

— Представьте себе, сударыня, какая я рассеянная. Когда ваш муж сказал «Банда мадам Спеккбом», я чуть было не поправила его: «Вы хотите сказать: „Банда фрекен Фалбе“».

— Ей-богу, это не случайно, — ответила фру Бентсен и с уважением посмотрела на молодую даму…

Между тем фрекен Фалбе действительно носилась по городу: она искала Блоху. Когда она вернулась домой в половине седьмого, Кристиан куда-то вышел. Во всем доме было пусто и темно, и Эльсе нигде не было.

Для фрекен это было горькое разочарование. Она так радовалась этому вечеру, что ей и в голову не могло прийти усомниться в том, что Эльсе придет, раз она так серьезно обещала ей это.

Но затем она решила, что Эльсе, возможно, была у Ковчега в шесть часов, но снова ушла, увидев, что у них темно. Фрекен Фалбе корила теперь себя за то, что так задержалась у женщины на мельнице и что, найдя Блоху, снова отпустила ее.

Улицы были пустынны. Лишь перед витринами мерзло несколько бедных детей. Все лавки, за исключением мелочных, где еще было полным-полно народа, уже закрылись.