Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

На верхней фотографии была изображена двухэтажная вилла и возле раскрытого забора — женщина на кауром длинноногом жеребце под казацким седлом. Шляпа с широкими полями бросала тень на лицо женщины, судя по всему, уже немолодой, но крепкого, плотного телосложения, уверенно державшейся в седле.

На втором снимке была сфотографирована та же вилла, но изнутри, со двора, засаженного вечнозелеными кустарниками, густыми зарослями бамбука и камыша. На заднем плане виднелись густые леса и пастбища.

Следующая карточка на паспарту показывала поселение как бы целиком и сверху: вероятно, фотографу для создания такого вида пришлось залезть на высокое дерево.

Многие фотография демонстрировали — крупно и мелко — аборигенов здешних мест, видимо. Тут были и негры, и метисы, и некие поселенцы, в которых с трудом можно было признать русских. На это указал Сигодуйский, охотно дававший пояснения и всячески восхвалявший Парагвай.

Граждане этой страны на фотографиях имели как бы общий для всех вид. Коротко подстриженные, скуластые и голые до пояса мужчины, с саблей на ремне, поддерживающем юбку и сумку неизвестного назначения. На ногах — подобие туфель, подошва которых укреплялась ремешками. Внешний вид женщин почти ничем не выделял их из групп мужчин. Только ребенок, привязанный у каждой за спиной да пончо — квадратные платки на плечах с прорезью посередине для головы, выкрашенные в коричневый или красный цвет.

Вытащил Сигодуйский и карточку, показывающую внутренний вид европейской виллы, а затем и жалкую внутренность парагвайского жилища. Сиг был обо всем осведомлен и рассказывал с охотой, но тут уж вмешалась и Ирина: хватит разговоров, Андрей устал, ему необходимо отдохнуть. И вообще, ей решительно непонятен весь этот нескончаемый разговор о Парагвае и такие подробности, словно через несколько дней они должны приготовиться к плаванию через океан.

Сиг тяжело и шумно вздохнул, окончательно погрустнел и заметил: разговор, действительно, нм предстоит непростой и нелегкий. Дело в том, что именно эта заморская, мало цивилизованная страна должна в недалеком будущем занять большое место в его жизни.

— О чем ты говоришь, Дмитрий Сигизмундович? Прошу, объясни, наконец, в чем дело? И не пытайся скрыть что-то. Знаешь ведь, я сразу пойму, когда ты говоришь неправду.

— Дела мои в Бизерте пошли хуже некуда. — сокрушенно начал Сигодуйский, стараясь сгладить шуткой плохие вести. — Похоже, я всех уже вылечил в городе, друзья. Клиентура упала. Лекарства, все без исключения, значительно поднялись в цене, а доставать их становится все труднее и труднее. Такова общая ситуация. Тут главное — не потерять ни минуты... Вы уж простите меня, что я забиваю ваши головы презренной коммерцией. Полагаю, особенно вам, князь, и тебе, Ирина, все это ни к чему.

— Как ты можешь и выговорить такое, Дмитрий? И это мне, которая спокойно прожила столько лет за твоей спиной? В полной мере пользовалась твоими благодеяниями, думая, что мы — родные люди. А ты говоришь такое?! Как тебе не стыдно?

— Напрасно вы, Дмитрий Сигизмундович, — решил вмешаться и Андрей. — Во времена житейских осложнений первый закон — верить друзьям и опираться на них. Не следует ссориться. Все мы должны быть едины. Продолжайте, пожалуйста, Дмитрий Сигизмундович. Мы слушаем вас.

— Все эти годы судьба была милостива к нам. Но теперь все в мире, похоже, вновь переворачивается. И пока есть еще возможность, я решил продать аптеку и склад своему компаньону, по его цене. Ума не приложу, в какой момент я стал беднеть, а он богатеть, да бог ему судья. В его честности я ни минуты не сомневаюсь: столько лет знакомы. Он отличный семьянин, и проработали мы бок о бок предостаточно.

— Но Дмитрий, — взмолилась Ирина. — Не отвлекайся, пожалуйста.

— Да, да, конечно. Излишняя доверчивость — моя вечная манера. Сейчас же я вернусь к сути... Итак, я принял решение продать всю свою недвижимость и дело. А затем поехать в Парагвай и...

Он замолчал, как будто собирался с духом...

— Так вот... Через верных людей я снесся с руководством русской колонией близ Чако в Парагвае. И получил оттуда полную информацию. За деньги от продажи аптеки и склада я пока еще вполне могу купить участок земли. Небольшой, правда, но уж плодоносящий. Заделаюсь колониальным помещиком. Разве это плохо «сесть на землю», вы ведь читаете газеты?

— Все прекрасно, Сигодуйский. Распродался, взял чемоданчик и поплыл. А обо мне ты подумал, посоветовался? Хоть намекнул бы. Неужели думаешь, мы отпустим тебя одного в эти гибельные края, оторванные от всего мира? И тем отблагодарю тебя за все?!

— Но сможешь ли ты жить в тех условиях?! И девочки, — слабо оправдывался Сигодуйский, раостроганный ее словами и тщетно пытающийся скрыть свои подлинные чувства.

— Девочки?! Какое-то время они поживут в настоящих природных условиях — это полезно и укрепит их физически, даст массу полезных навыков. Потом, когда мы осмотримся, мы решим, в какой город перевести их на учение. Мы едем все вместе или никто не едет. Верно, Андрей?

— Ирина умоляюще смотрела на князя, ожидая его решения.

— Неужели я расстанусь с тобой, Ирина? — не то усмехнулся, не то скривился от внезапной боли Белопольский. — Придется вам и для меня на билет потратиться. Гарантирую свое участие во всех делах и отработку потраченных на меня сумм...

— А что ты умеешь делать, князь? — Ирина успокоилась. Хорошее настроение возвращалось к ней. Ее глаза светлели.

— Я умею все, Ирина Владимировна. Особо хорошо — мостить дороги, тут мне послужит опыт Югославии; рубить и заготовлять лес в горах — этому меня научили в Болгарии; корчевать землю, быть укладчиком шпал, охранником складов, грузчиком, слесарем по ремонту машин. Могу быть механиком, шофером. И еще умею многое другое, чему меня научила жизнь.

— В таком случае, Андрей Николаевич, вы без сомнения — начальник нашей дивизии и ее тылов. Вам выбирать, кого вы захотите взять на должности командиров полков и вообще всех ваших заместителей, — с уверенностью и облегчением сказал Сигодуйский. — Я рад, друзья, что нам не пришлось разлучаться...

Единодушное решение успокоило всех. Но постепенно радостное возбуждение стало проходить, уступая место трудным мыслям о «новой эвакуации», как назвала их переезд через океан Ирина. И еще одна, может быть, самая главная забота все сильнее охватывала Белопольского. Он не говорил об этом Ирине, но думал беспрестанно о том, как встретят его дочери Ирины, как примут…

Это была заранее спланированная и с ювелирной точностью выверенная акция.

Исчезновение из Парижа Александра Павловича Кутепова так и осталось в памяти парижан как событие таинственное, не проявившее после себя никаких следов.